«Подгора» расселилась по подгорью – косогору, переходящему в широкую набережную левого берега Оби. Подгорская часть деревни рассекалась безымянной мелководной речкой на две части: верхняя по течению реки называлась – «Харёвой». Через речушку был перекинут деревянный мостик, который в период бурного весеннего таяния снегов часто сносило в Обь, и в этот период прерывалось нормальное сообщение между обеими частями подгоры, после окончания половодья мостик восстанавливали вновь, и так продолжалось почти ежегодно.
Застроена «Подгора» была по всем косогорам и низу берега реки Обь короткими улочками и переулками, домами различной формы и вида, были там и добротные круглые, двухэтажные дома, крытые тёсом, но были среди них и очень ветхие, в одной из этих ветхих «хибар» жили мои родители, где я и родился. Здесь же родились и мои младшие два брата – Фёдор и Геннадий (Георгий), и сестра Мария. Позднее я узнал, что такая бедность родительской жизни объяснялась тем, что свой первый дом отец продал, чтобы купить двух лошадей, так необходимых крестьянину – единоличнику, а на оставшиеся деньги он и купил древнюю хату, крытую земляным пластом.
Я хорошо помню, когда моих родителей агитировали вступить в коммуну, которая создавалась одной из первой в нашем районе в 1929 году.
Тогда был не один заход сельских и районных активистов в наш дом, особенно мне запомнился их последний приход к нам. В нашу тесную, маленькую избу пришло пять человек-активистов во главе со Степаном Старчиковым, который всю свою жизнь прожил в батраках, очень бедно. Он жил по соседству с моим дедом Сергеем Алексеевичем Гуляевым. Когда я прибегал в гости к деду Сергею, то мне часто приходилось слышать как Степан Старчиков, будучи по натуре человеком говорливым, шумно кого-то распекал за плохое ведение хозяйства, хотя сам он никакого хозяйства не имел, и даже скотного подворья у него никогда не было. Уже не говоря о домашнем скоте, а была у него лишь одинокая ветхая хатка с небольшим двориком и огородом.
Сейчас трудно вспомнить содержания бесед сельских активистов с моими родителями, но помню то, что они были каждый раз долгими и порой переходили в громкий спор, и я тогда понимал, что родителей уговаривали вступить в коммуну. Но отец упорно не соглашался, хотя по своей натуре он был больше оптимистом, чем консерватором и, забегая вперед, скажу, что немногим более полугода спустя, т.е. в 1929 году, ему самому и пришлось завершать эту коллективизацию в нашем селе, так как он был избран председателем Сельсовета села. И проработал в этой должности до 1933 года. А тогда после ухода сельских агитаторов, агитировавших отца вступить в коммуну, наш дед, Сергей Алексеевич Гуляев, сказал: