Томми поморщился и всмотрелся в запотевшие окна нашего дома, точно мог разглядеть папу, игравшего на гитаре у себя в спальне.
– Дьявольского народца не существует, кроха.
Я нахмурилась:
– Существует! Как и Аргон.
– Нет же, Адди. – Томми натужно сглотнул и положил руки мне на плечи. – Скажи, неужели все время, пока меня не было, ты только и делала, что наблюдала за всякой чертовщиной и рисовала ее под папино одобрение? Неужели он и впрямь считает, что тут нет ничего страшного?
Я решила, что сейчас неподходящий момент для рассказа о том, что в эти месяцы у меня пропали аппетит, сон и речь.
– А чего бояться? Дьявольский народец и впрямь не может сделать нам ничего плохого.
В глазах брата засеребрились слезы. Он прикусил нижнюю губу.
– Кроха, выслушай меня, хорошо?
Я кивнула.
– Всей этой чертовщины не существует, – повторил брат. Я открыла рот, чтобы возразить, но он меня перебил: – Раньше я этого не понимал, а теперь понимаю. Папа тот еще болтун, а ты толком и не бывала за пределами фермы. Я и сам почти не выезжал, но на фронте повстречал столько людей, Адди, со всего света, и никто из них ничего подобного не видел. Ни один. Это ненормально.
Я дрожала в его руках и все норовила вырваться, но он держал меня крепко.
– Адди, послушай меня, – продолжал он. – Знаю, после возвращения я и сам не могу похвастаться здравомыслием, но тебе нужна помощь, милая, и серьезная. Тут нужен доктор, лекарство или, может… может, поход в церковь, не знаю, но точно знаю, что папины слова вредны твоему мозгу. Если пустить все на самотек, конца этому не будет!
– Дьявольской народец взаправду существует, Томми, я…
– Смотри. – Брат выпустил меня и сунул руку во внутренний карман плаща. Достал cобрание сочинений лорда Альфреда Теннисона.
Я улыбнулась, решив, что он передумал продолжать разговор, но тут Томми вдруг перевернул книгу. Сзади по-прежнему была прилеплена черно-белая фотография, с которой улыбались мы с папой. Точнее, улыбалась только я. А рядом с папой поблескивала пуля, вошедшая глубоко в толстую обложку.
Я тревожно заерзала в подмерзшей грязи.
– Я не буду рассказывать тебе всего. Точнее, почти обо всем умолчу. Но я побывал в аду, сестренка. В настоящем аду, в единственном аду, что только существует. И не видел там ни одного чертенка со страниц твоего альбома. Их никто не встречал.