Мы спускаемся к реке,
Мы спускаемся к реке.
К реке и озеру да к болоту…
К ясеню да к туману полночному…
И в зной, и в дождь, и когда ревет ветер
Говорит с нами Бог и его падший друг.
О грехе, об отце, о девчушке,
что в долг отдана.
Когда дьявол убивает святых, он неспешен.
Когда дьявол убивает святых,
спешки нет никакой.
Я зажмурилась и медленно вдохнула, отдаваясь мыслям. Томми вечно твердит, что мои видения не имеют с реальностью ничего общего, но тогда получается, что я выдумала эту сцену с папой у реки несколько месяцев тому назад? Нет, у меня остались одни только воспоминания, ритуалы, которым меня обучил отец, и песня, которую я знала до того хорошо, что могла спеть и во сне.
Я сняла обувь и положила ее на островок сухой травы, чтобы дальше пройтись по влажной земле босиком. Отстегнула от пояса мешочек с солью и начала обходить наш дом. Мое тело тут же словно бы наполнил тихий гул – чувство животрепещущей сопричастности.
– Мы спускаемся к реке… – пробормотала я, но язык сегодня не слушался, как и во многие другие дни. Но мне живо представилось, как папа выводит своим бархатным, низким голосом заветные слова и как его седеющая борода подергивается на каждом слоге.
И мы спускаемся к реке,
Мы спускаемся к реке.
С сыном, да с дочкой, да с краденой ночкой,
Соль на землю летит, кости свет золотит.
С нами Ева с Адамом и шепот в листве;
Ты сделку со змеем отвергнуть не смей.
Заплатить за дочурку придется сполна,
Когда дьявол убивает святых, он неспешен.
Когда дьявол убивает святых,
спешки нет никакой.
В небе совсем недалеко от меня полыхнула молния. Оставаться на улице в такую грозу было опасно, а уж среди высоких деревьев и рядом с водой тем более, но я должна была закончить. Казалось, если я хоть один раз пренебрегу папиной литургией, я забуду ее насовсем. Я никогда не пела. Пел всегда он. Он был голосом, который я отринула, а Томми потерял, когда лишился слуха. Но оставался еще танец, и я плясала, как в старые добрые времена, подняв лицо к небу и шлепая по грязи, а ветер трепал мои волосы и холодил затылок.
На той стороне реки застонали от ветра рослые сосны и ели, зашуршали листья на протянутых к небесам ветках, а тени запрыгали по воде. Я двинулась в обход нашего дома по выжженной тропке, траву на ней разъела соль, которую мы сыпали изо дня в день на протяжении многих лет. Ветер носился по реке, пробирал меня до костей, но я упрямо шла, рассыпая соль, бормоча себе под нос, выдерживая ритм, пока наконец не закрыла глаза и не начала двигаться по памяти. Мои плечи покачивались в такт порывам ветра, подол платья хлестал по лодыжкам. Стоило мне с головой погрузиться в мелодию, как память стала воскрешать не только папин голос, но и мелодичные переливы его призрачной гитары.