У него слабовато получалось определять, что может повлиять на исход таких неопределенных предвыборных гонок, да он наверняка и не думал, что в этом разбирается; но он знал, у каких кандидатов равные шансы в этой борьбе, и следил за ними, как ястреб. Я знал, что у него не получается определить факторы, влияющие на исход борьбы. Поэтому я приложил усилия, чтобы научиться делать именно это: я хотел уметь что-то, чего он наверняка делать не мог. В старости он поражался, что я такое умею, потому что для него это было непостижимо. Но это довольно простой комплекс навыков. Если бы его научили этому в начале карьеры, он бы наверняка мог делать это довольно неплохо и, уверен, гораздо лучше, чем я. Но еще одна особенность его жизни – если он не овладел той или иной техникой к пятидесяти годам, то, скорее всего, он не стремился овладеть ею вообще. К тому возрасту его жизнь была богата на события – как раз тогда издали «Обыкновенные акции и необыкновенные прибыли».
Публикация книги имеет отношение и к другим его несколько странным личным качествам. Обратите внимание на его посвящение в книге. Там говорится: «Эта книга посвящается всем инвесторам, крупным и мелким, которые НЕ придерживаются философии “я уже определился, не надо запутывать меня фактами”». Всю жизнь, сколько я его знал, в любой сфере инвестирования он не желал, чтобы его запутывали лишними фактами, так как ему не хотелось, чтобы в его жизни нарушался заведенный порядок, ведь он был человеком привычки, практически сверх всякой меры. Все должно было оставаться на своем месте. Заменить предмет новой и улучшенной версией было нельзя. Тот факт, что он снес дом и построил новый, – это просто чудо господне. Он просто-напросто не желал знать факты, которые могли привести к переменам. Это касалось всего: от сада до машин, одежды, мебели, знакомых – во всех сферах жизни он терпеть не мог перемен. Когда я работал с ним вместе, я еще плохо знал его в деловой сфере, но заметил, что его кабинет давно устарел. Так что я занялся мелкими улучшениями.
В 1972 г. на его столе все еще стояли три дисковых телефона, а он был глуховат. Бывало, он говорил по телефону и начинал звонить другой, а он понятия не имел, какой именно, так что частенько брал не ту трубку, швырял ее обратно и торопился взять другую. Я установил стандартный кнопочный телефон: один аппарат с несколькими линиями и световым сигналом. Сердиться на меня он перестал только через несколько месяцев. Я вмешался в его мир, и он никак не мог воспринять это как улучшение. Но он понял значение этого изменения для бизнеса, а ради бизнеса измениться он мог и в конце концов привык к новому телефону. Телефон стал новой привычкой, и отец забыл, что вообще на меня сердился.