– Сандерсон, – окликаю я одного из наших тренеров, усаживаясь на спинку скамейки, достаточно высоко, чтобы видеть поле. – У тебя телефон с собой?
Он нервно смотрит на меня, вероятно, потому, что ему хорошо известно: лучше не разговаривать с питчером между подачами. На самом деле обычно я вообще не разговариваю, и мои товарищи по команде знают, что меня нельзя отвлекать, когда я сажусь на скамейку запасных, но сегодняшний вечер – исключение.
После семи иннингов это седьмое сообщение, которое я отправил Миллер. Только я не могу быть тем, кто это сделает, потому что в дагауте на меня нацелено слишком много камер.
– Отправь сообщение, – кричу я, прежде чем продиктовать номер Миллер, который запомнил сегодня днем.
– Что написать?
– Проверка связи. Спроси ее, как Макс, и напомни, что она может принести его сюда, если у нее с ним возникнут проблемы. Ты ведь можешь забрать его у нее, верно?
– Эйс! – кричит Монти. – Перестань писать сообщения моей дочери и сосредоточься на чертовой игре.
– Эй, это у тебя на руках джокер, и это ты нанял ее присматривать за моим сыном. Сам виноват.
На его губах появляется легкая улыбка.
Сандерсон прочищает горло.
– Она ответила. – Он читает со своего телефона абсолютно бесстрастным голосом. – Она говорит: «Передай Каю, что если он не оставит меня в покое, я накормлю его ребенка всем сахаром, который только смогу найти в этом отеле, и посажу его перед экраном, чтобы ему промыли мозги этим чертовым Кокомелоном[29], а потом оставлю его ворчливую задницу разбираться с Максом всю ночь».
– Не смешно. – Я подхожу, чтобы забрать у него телефон.
– Эйс, – говорит Монти, прикрываясь ладонью, чтобы посторонние не могли прочитать по губам. – Камеры.
Смиренно вздохнув, я говорю:
– Напиши ей в ответ, что она уволена.
Монти посмеивается себе под нос.
Сандерсон поднимает телефон, чтобы я мог прочитать поступающие сообщения.
Миллер: Меня уже уволили в третьем и шестом иннингах! Это, должно быть, новый рекорд.
Миллер: Передай ему, что за тот слоубол его следует уволить. Это было некрасиво.
Миллер: О, и скажи ему, что ему с его задницей совершенно не идут бейсбольные штаны.
Миллер: Вообще-то вру. Хотя насчет слоубола – это не ложь. В самом деле уродливо вышло.
– Господи, – выдыхаю я, качая головой. – Просто спроси ее, жив ли мой ребенок.