Это пугает меня до чертиков.
Потому что, как бы сильно Миллер ни вызывала у меня сегодня опасения, больше всего на свете меня вгоняет в дрожь то, как отреагирует Макс через два месяца, когда она уйдет, если она так сильно понравилась ему в первый же день.
Она продолжает показывать фотографию за фотографией, Макс улыбается так широко, как только позволяет его маленький ротик, и когда она заканчивает показывать слайд-шоу, я, не говоря ни слова, направляюсь в свою комнату.
– И это все? – окликает она.
Я возвращаюсь в ее личное пространство.
– Что еще ты хочешь, чтобы я сказал?
– Ну не знаю. Как насчет «Спасибо тебе, Миллер. Я не удивлен, что мой сын уже любит тебя, потому что с тобой очень легко ладить»? Или, может быть, ты мог бы попытаться узнать меня получше. На самом деле все что угодно.
– Я не хочу тебя узнавать.
Какой в этом смысл, если она скоро уедет?
От моих слов она резко вскидывает голову.
– Эти чертовы социальные навыки пришли с отцовством, или ты таким родился?
Я ничего не говорю, продолжая опираться плечом на дверь между нашими комнатами.
– Ты ведь понимаешь, что проблема здесь в тебе, верно? С твоим сыном все просто.
И снова я не отвечаю.
Ей не обязательно мне это говорить. Я достаточно хорошо себя знаю, чтобы понимать, что проблема во мне. Я знаю, что чрезмерно опекаю его. Знаю, что с Максом легко, но также знаю, что он моя единственная семья, не считая моего брата, а я – его. Он все, что у меня есть.
Миллер устало вздыхает, и это звучит так, будто я ей ужасно надоел.
– Просто не собираешься отвечать? Круто. Тебе что-нибудь еще нужно? – Она указывает на мое тело. – Пройти какую-нибудь терапию после игры, прежде чем я уйду?
– Нет, я уже закончил.
Ложь легко слетает с моего языка. Мое тело отомстит мне за то, что в восьмом иннинге я не позаботился о своем плече, локте или запястье. Я должен был отправиться на полуночный заплыв или провести следующий час в тренажерном зале, позволяя тренировать меня на растяжку и подвижность. Вместо этого я сел в первый же автобус, чтобы уехать с арены, даже не вернув экипировщикам свою форму.
Миллер смеется, но в этом нет ничего смешного.
– Боже, наконец-то ты что-то сказал, и это – чушь собачья.
Не стоило врать ей о том, что я делаю после игры. Ее воспитывал тренер по бейсболу.
Она встает с кровати и выключает радионяню в знак того, что на сегодня с нее достаточно.