Потом только понялось, о чем она. Иметь амбиции в нашей полувосточной империи непросто. «Не верь, не бойся, ни проси» – примерно для таких, как она, без принадлежности к творческому или хотя бы интеллигентному семейству, приятной броской внешности, готовности идти по трупам. Нет, всего этого не было, а значит, был путь бобра. И много-много терпения, и никаких ожиданий…
То, что она писала и рисовала, не всегда решалась показать. Вовсе не потому, что плохо владела ремеслом. Просто был опыт непонятного отношения людей ко всему созданному. Они либо долго рассматривали и молчали, а потом как-то странно смотрели и быстро ретировались. Либо безобразно вызверялись и объявляли, что выставленное – от лукавого, и следовало бы ей лукаво, вообще, не мудрствовать. При этом термина «лукаво» не поясняли, видимо думали, что сама догадается.
Но она не понимала. Это были просто пейзажи, портреты, исторические картины. Правдиво и без купюр написанные о том, что увидено. О чем невозможно молчать, ровно как и невозможно говорить. Решали проблему только холст, бумага и краски. Потому, что как только начинались слова – веяло махровой психиатрией. И дело тут было не в генетическом страхе отверженности по причине диагноза, хорошо знакомой нам, русским, а в том, что в ней действительно жило два мира. Один – реальность, другой – сны.
Появилось это лет в тринадцать. И выглядело как ночь за ночью повторяющееся очень реалистическое действо, в одной и той же обстановке, в окружении одних и тех же людей. Она вскоре даже стала с ними общаться и называть по именам.
Это была очень древняя цивилизация, какая-то вообще допотопная, существовавшая здесь же, на Земле, в тропиках. В них было много от индейцев, ранних греков, жителей южной Индии. Она очень этим увлекалась и никому не могла рассказать. И в итоге, как свойственно всем подросткам, решила, что это болезнь. О том, чтобы поделиться с родителями не было и речи, со сверстниками… Но тогда у нее не было бы друзей.
Положение спасла их школьная психологиня. Дама категоричная и стрекотливая, ровным счетом ничего из ее рассказов не понявшая, но торопливо переславшая к психиатру. А там уже пошли таблетки. Видения стали редкими, но какими-то мутными и откровенно страшными.
Но все-таки это было благом, позволило окунуться в манящую, фривольную подростковую жизнь. Побочный эффект, правда, возымело неожиданный – увлечение историей. Она целыми днями могла пропадать в музеях и библиотеках. Дальше – хуже, стала привлекать мистика. Вещь, как известно, для детских умов не полезная. Но Бог миловал – ни гота, ни сектанта из нее не вышло. А потом стало просто некогда. Окончание школы, училище, институт…