– Прошу прощения за то, что потревожила вас, – склонив голову, учтиво произнесла Цукиёми. – Я уже давно хотела нанести вам визит.
Ответом стала тишина.
Между ней и непроглядной тьмой сгустилось тревожное молчание.
Гостье явно были здесь не рады. Возможно, приходить сюда было большой ошибкой. Но девушка ничуть не смутилась и не расстроилась из-за столь холодного приема.
Придерживая складки кимоно, она неспешно опустилась на невысокий заснеженный сугроб напротив входа. При этом облокотив зонтик так, чтобы он защищал ее от дующего в спину пронизывающего ветра. Напоследок откинув за спину мешающуюся прядь волос, Цукиёми изящно подогнула колени и уперла в них локти, чтобы опустить голову на сведенные в запястьях ладони. Весь ее светлый облик от этого незамысловатого действия принял несколько мечтательный вид, еще более резко контрастирующий с гнетущей атмосферой холода и мрака.
После непродолжительного молчания, не продлившегося и минуты, Цукиёми наконец разлепила тонкие алеющие губы, чтобы задать один единственный вопрос, резавший повисшую тишину, словно раскаленный кинжал:
– …Вы и правда ненавидите отца так сильно, матушка?
Наверняка эта наивная и несколько самонадеянная улыбка исчезла бы с ее лица, если бы Идзанами всерьез ответила или тем более выглянула, чтобы поприветствовать свою дочь. Но так или иначе этого не произошло. От того ли, что она не желала говорить с ней или просто- напросто не услышала вопрос?
Не ясно, но, тем не менее, не дождавшись ответа, Цукиёми лишь коротко вздохнула, сильнее сцепив окоченевшие пальцы. Ее ресницы затряслись, а губы сжались в тонкую линию. Но уже в следующую секунду она тряхнула головой, прогоняя это тягучее и несколько горьковатое на вкус чувство, начав увлеченно рассказывать матери обо всем, что только могла припомнить, начиная от последних небесных сплетен и заканчивая тем, что она ела сегодня на завтрак.
Так незаметно пролетели несколько часов, и уже начали сгущаться сумерки, принесшие с собой могильный холод, прячущийся в продолговатых тенях. В такой легкой одежде не только ее оголенным рукам, но и всему организму в целом грозило ужасное обморожение. Будь на ее месте обычный человек, он бы уже превратился в окоченевший труп, но на щеках у богини к тому времени показался лишь легкий алый румянец, да скопившийся на ресницах снег, который растаял и замерз, вновь выбелив их.