– Тихо, детка, пошутить нельзя, – сказал этот, с круглой рожей.
В вагоне сразу все закричали:
– Нашёл чем шутить!
– Сдать его в милицию!
– Пятнадцать суток!
Студенты закричали, что его надо из окна выбросить. Они даже подошли, чтобы выбросить. Но Владимир Иванович их остановил:
– Охота вам из-за этой мрази в тюрьму садиться. А что он мразь, это понятно, – сказал Владимир Иванович.
В этот момент подошёл какой-то старичок с корзинкой. Он всё ещё не мог откашляться.
– Знаете, граждане… кхе-кхе… Это, конечно, хорошо – пятнадцать суток… кхе… модно. А вот когда я был помоложе… кхе… нас за такие дела пороли. Может, его выпороть, а?
– Ура! – заорали студенты. – Выпороть! Качать деда!
Мне даже издали было видно, как побледнел этот парень.
– Граждане… – прохрипел он. – Граждане… Вы что… За такое дело… Я убив-вать буду.
Но убивать ему не дали. Там же весь вагон собрался. Его вытащили из угла и разложили на скамейке. Ох и выл этот парень! Он даже скамейку кусал от злости. Он выгибался и дёргался, как параличный. Но его человек десять держали.
Студент с гитарой взял ремень.
– Девушки, – сказал старичок. – Вы бы шли в тот конец. Мы его по голому будем. Давай, студент, по голому.
Парень опять завыл и задёргался.
Лина Львовна подошла к нам. У неё даже слёзы были на глазах от смеха. Только она зря отворачивалась. Мы на скамейки залезли – нам и то ничего видно не было. Его кругом обступили. Зато было слышно, как ему влепили двадцать пять штук. Старичок сказал, что двадцать пять – норма.
Когда парня отпустили, он опять завыл и бросился на первого попавшегося. Его отшвырнули. Тогда он повернулся и, придерживая штаны, убежал в тамбур. И его дружки тоже выбежали. Больше мы их не видели.
А весь вагон хохотал до самого Ленинграда.
Мы жалели, что нас не пустили. Мы бы его не хуже студентов выпороли.
В тот вечер шестому «г» не хотелось расходиться. Ребята шли по Литейному к Невскому. Их было не так уж много – один класс, но издали могло показаться, что идёт целая школа. Идущие сзади перекликались с передними. Передние, не расслышав, всё же отвечали, потому что сейчас было всё равно – говорить, петь или просто орать. Важно, чтобы все видели, что они – лыжники и возвращаются оттуда, где прыгают с трамплина и занимают первые места в лыжных гонках.