– Девушка бежала от тебя. Она просит моей защиты, и я не могу ей отказать.
– Защиты?! – Принц Изод расхохотался. – Да эта дрянь еще минуту назад не знала, что ты травишь воздух дворца своим дыханием!
Я смотрела на побледневшее лицо: брови господина в черном угрожающе сошлись на переносице. Я испугалась, вдруг он подчинится?!Бросилась к креслу.
– Да! Да, защиты! – взмолилась я, обнимая ноги в черных бархатных туфлях.
– Я с удовольствием уступил бы тебе эту стерву, но не приложу ума, что с девкой может делать евнух? – продолжал насмехаться Принц.
– Изод, пошел вон! – в голосе звучал лед. – Пошел вон, пока я не приказал вышвырнуть тебя, как шелудивого пса!
– Урод! – взвился Принц Изод. – Как ты смеешь, жалкий калека?!
Плеть просвистела в воздухе. Я закричала, пряча лицо в ладонях. Я знала, Принц взбешен, его ничто не остановит. Он ударит этого господина, кем бы тот ни был… Но вместо удара плети послышался звук падающего тела. Со страхом я взглянула на происходящее: Принц Изод тяжело поднимался с пола. Его губа была рассечена, и кровь стекала по его подбородку.
– Я тебе это еще припомню!.. И ты… – я вздрогнула под его взглядом. – Знаешь, в чьих ногах сейчас валяешься? Это он убил твою сестру! – бросив обвинение, Принц Изод вышел из зала.
Я перевела взгляд на мужчину. Его лицо было угрюмо, а сам он походил на изваяние в своей неподвижности. Но наконец, отбросив мысли, он поднял руку, затянутую черной перчаткой.
В зал явились двое. Несмотря на шпаги на боку, они больше походили не на солдат, а на монахов из-за длинных черных балахонов, подпоясанных черными четками.
– Встань. – приказал мне господин.
Я поднялась со ступеней. Сидящий в кресле впервые перевел на меня взгляд.
– Иди с ними. Ты не можешь находиться здесь в этих одеждах.
Мужчина прикрыл глаза рукой и, должно быть, позабыл обо мне.
Меня привели в комнату, большую часть которой занимал наполненный прозрачной водой бассейн. Пока один из солдат-монахов готовил все для купания, второй молча меня рассматривал.
Мое сердце заныло в предчувствии новых ужасов. Я прижала руки к груди, дрожа всем телом, и дала себе молчаливую клятву, что больше ни один мужчина не увидит моего тела – уж лучше смерть! Но прибегать к крайностям не пришлось. Как только все было готово, молчаливые стражи вышли, предоставляя меня самой себе.