Жаль, я помнила наши отношения отрывками и никак не могла уложить в голове всю картину. Но лишь одно знала точно: я безумно любила Синарьена раньше и верила ему без оглядки. Так любила, что готова была собой пожертвовать. Готова была жизнь за него отдать. Всегда. И сейчас ничего не изменилось.
Я резко поднялась, тяжело спустила ноги с узкого топчана и встала. Перед глазами потемнело, затылок зажало, словно на него обрушилась кувалда – пришлось сесть назад.
Сжав мерзлыми пальцами переносицу, я заставила себя собраться.
Как спасти Синарьена? Если меня казнят, он умрет, где бы ни был.
Разве что…
Вскочила. Ноги подвели, и я тут же рухнула на изгвазданный пол камеры, цепи больно ударили по голени, добавив к синякам глубокий порез. Не обращая внимания на выступившую кровь, я доползла до двери и ладошкой ударила по нижней ржавой части. Грохот и лязг металла оглушил, под веками засверкало.
– Пожалуйста! – закричала я, морщась от собственного голоса. – Прошу! Кто-нибудь!
Где-то в глубине темницы ожили тяжелые шаги. Сердца в груди заполошно забились в унисон. Я знала, что будет, когда страж войдет, но готова выдержать очередную боль ради спасения Синара. Король вряд ли оценит мою жертву, но я не могла иначе.
Когда шаги напротив моей двери затихли, а я так и не смогла подняться из-за слабости, пришлось снова замахнуться и забарабанить по железяке, но уже кулаком.
Замок щелкнул, дверь приоткрылась и, зацепившись за мои ноги, слабо ударила по скуле. Затхлый воздух коридора с шипением прокрался в камеру.
С трудом отстранившись, я стиснула до боли зубы, потому что должна все выдержать, чтобы ни произошло.
– Чего расшумелась? – в щель просунулась квадратная голова стража.
Кто-то новый, не помню его. Хотя внешность смутно знакомая. Пространство камеры резко уменьшилось: этот мужчина оказался очень крупным. Обнаженный торс расписан чернилами, широкий пояс удерживал темные брюки с множеством нашивок и заклепок. Кожаные штанины заправлены в высокие сапоги и подчеркивали сильную мускулатуру вояки. Если он таким массивным носком ударит меня в живот, как прошлые ублюдки, то переломает ребра.
Я сжалась, отползла немного, неосознанно прикрываясь локтем, чтобы не трогал лицо – там и так уже слишком много шрамов. Хотя какая разница? Те раны, что перед судом залечил ректор, снова открылись и кровоточили – конвой постарался вести меня в зал очень неаккуратно. Особенно щедро лупили по губам, будто намеренно, чтобы я не могла говорить и защищать себя.