– А мжить что такое? Плакать, что ли?
– Моргать и щуриться.
– Вот уж… путаница!
– Отчего ж. Всё понятно, путаница – это в метро, а тут всё открыто, без экивоков.
– Чего это ты вдруг вспомнил про метро?
– Да пришлось побывать недавно, насилу нашёл выход к Кремлёвским садам6. Отдышался, окинул взглядом ёлку на Манежной и отправился поклониться тем, за счёт чьих жизней мы пируем свою.
– Куда это?
– Куда ж ещё, как не к Вечному Огню!.. Шагаю, а сам чуть не плачу. Присохшие к мрамору листья, как наградные планки за минувшее. Подошёл ближе, встал напротив, стал смотреть на пламя, и привиделись мне в том огне рыжие чубы отчаянных наших парней, и кровь, что хлестала из их ран.
А подле, как в насмешку, сновали муравьями граждане, шелестели конфектными бумажками, фотографировали друг друга «на долгую память», не надеясь на собственную, короткую чересчур. Всякий тщился показать себя выше, значительнее зданий, переживших многие поколения. Нашлись и такие, что отставляя ладошку, хватали цветок огня, щерились радостно… Противно, ей-ей.
– Тебе?
– Природе человеческой противно сие!
– …
– Едва Куранты отбили без четверти завтрак7, я сумел оторвать от земли налившиеся свинцом ноги и пошёл, преисполненный благодарности, дальше. Щупал ногами мостовую Красной площади, тешился величием Кремля и Собора8…
И тихо смеялось солнце, звенело фужерами фонарей, а обыкновенная, необыкновенная серая ворона, сидя на узорчатом9карнизе ГУМа, задирала прохожих, среди которых был и я…
– Что ты возишься с ним? Он тебе никто! Чужой человек! Он этого не оценит! Он даже не узнает никогда в жизни о твоём существовании!
– Да? Может быть. Всё равно.
Мне было не больше одиннадцати. Коли бы кто предложил описать себя тогдашнего, то без натяжки я помянул бы сообразительность, расторопность, восторженность, наивность, любовь к миру и отчаянную веру в необходимость всеобщей справедливости. Всесилие и вера в бессмертие,что обыкновенно прилагаются к сему нежному возрасту отставим покуда в сторонке.
Не умея причислить эти качества ни к достоинствам, ни к недостаткам, умолчим об них, ибо, по здравому на то размышлению, они скорее преимущества младости, которые делают нас совершенными, так что после мы всю жизнь стремимся достичь ровно такого же понимания об себе, но добиваемся, как водится не всегда.