Глядя на мытую дождями, ветрами чёсанную и припудренную снегом виноградную лозу, вспоминается не густой солнечный сок цвета бордо, не обширные, с детскую голову листья, и не веснушки первого снега на серых щеках ноября, а обычные крашеные лампочки, коими украшали ёлки нашего детства.
Отчего так – неведомо. Память порой подставляет подножки в самых неожиданных местах, так что растянешься после на её шершавом асфальте, и долго не можешь подняться.
При свете дня ёлка не казалась так, чтобы очень уж нарядной. Никаких тебе огромных кремлёвских шаров, мандаринов, сосновых шишек и часов со стрелками на без пяти полночь толстого стекла. Ветки наших, составленных из сосен елей, легко сносили тяжесть пластмассовых пирамидок, примотанных верёвкой, очень похожей на бельевую, надувных пляжных мячей, дешёвых кукол в задранных летних платьицах, изумлённо взирающих на ребятню и плюшевых медведей да зайцев, – их, промокших до нитки, было жальче прочих.
Лампочки также не отличались изяществом. Они могли были схожи с такими же, что свисали с потолков наших коммунальных комнат и общих ванных. Скупо раскрашенные, вкрученные в цоколи, примотанные чёрной тканевой прорезиненой изолентой к толстым витым проводам, днём они чудились полосами на пижаме соседа, а в сумерках перемигивались волшебно новогодним светом, неизменно обещая многих чудес и счастья в новом году…
Где то теперь те разноцветные лампы… Побитые молью времени перепутанные их связки, наверняка позабыты где-то под лестницей. Или лежат под столом заросшей тугой паутиной дворницкой, ощетинившись штенгелями2, ровно иглами, и дрожа оборванными вольфрамовыми нитями, как усами, сокрушаясь о канувших в Лету днях… Когда бряцали ими сосновые ели на ветру, будто бусами, а детишки глядели на весёлые огоньки во все глаза и смеялись от счастья, ибо много его было у них в запасе, целая жизнь.
Сидя расслабленно в экипаже, указав направление и дозволив себя катить, передоверяешь самый путь вознице и то дремлешь ненарочно, убаюканный пространными раздумьями, а то подмечаешь ускользающее от внимания в обычный, всякий раз осознанный час.
Разглядывая сваленные ветром и припудренные снежком стволы дерев, замечаешь, что все они чудятся берёзами.
Ветр в шутку ли, всерьёз играет стволами, и те раскачиваясь, как матросы на палубе в качку, да не сумев перестать, спотыкаются о клёш корней, путаются в нём и бьются оземь пребольно, роняя заодно полукружья коры, похожее на широкие арбузные корки.