– Всё это надоело, – продолжила Татьяна. – Каждый день одно и то же. Нет ни денег, ни будущего. Долги давят. Нам нужна новая жизнь.
Лена не ответила, и её мать резко поставила стакан на стол.
– И тебе нужно шевелиться.
Лена скользнула взглядом по бутылке, по тонкому загорелому лицу матери. Она выглядела старше своих лет.
– Что ты хочешь, чтобы я сделала?
Татьяна закурила снова, прикурив от спички.
– Я что—нибудь придумаю.
Лена не поверила. Мать говорила так уже не раз. Но от этих слов ей стало не по себе.
Татьяна докурила сигарету, бросила окурок в жестяную банку, приглушённо звякнувшую в полной тишине, и, не поднимая глаз, шагнула к столу. Взяла стакан с водкой, сделала один короткий глоток, будто не для удовольствия, а по привычке, как если бы этот ритуал помогал удержать себя в равновесии. Лена знала эту последовательность движений ещё с детства: сначала сигарета, потом алкоголь, потом молчание, в котором угадывалась тяжесть прожитых лет, разочарований и безнадёжности.
Мать у неё никогда не жаловалась, не устраивала сцен, не пыталась изменить судьбу, а просто жила, смирившись с тем, что жизнь состоит из потерь, из несказанных слов, из угасших надежд, из мужчин, которые приходят и уходят, оставляя после себя лишь горечь. Иногда Лене казалось, что мать даже не умеет мечтать – она просто существовала, как будто шаг за шагом двигалась по инерции, не заглядывая вперёд и не вспоминая прошлое, избегая размышлений, заглушая их ежедневной рутиной и спиртным.
Но когда—то всё было иначе, и даже у Татьяны, такой, какой её знала Лена, была своя история: длинная, запутанная, полная обманутых надежд и потерянных возможностей. Она родилась в этом же городе, в этой же панельной коробке, где и сейчас жила с дочерью, среди тех же облезлых стен, где по вечерам за окнами доносились голоса бабок, обсуждающих, кто с кем сошёлся и кто куда вышел, где жизнь казалась застывшей и неизменной. Она росла в этой серости, в убогих дворах с торчащими из земли ржавыми качелями, в узких подъездах, пропитанных сыростью и запахом табака.
Её мать работала на мясокомбинате. Она была женщиной тяжёлой, сварливой, из тех, кто живёт без сентиментальности, считая, что жалость и ласка только портят человека. Отец ушёл, когда Татьяне было десять, просто собрал вещи и исчез, оставив за собой лишь ворох неуплаченных счетов и чувство пустоты, которое мать залила водкой, а Татьяна – стремлением вырваться, хоть как—то выбраться из этого болота.