Майтера Мрамор кивнула:
– Боюсь, это чистая правда, хотя мы стараемся содержать их в порядке по мере сил. С утра патера Шелк как раз занимался самым насущным, латал кровлю мантейона. А правду ли говорят…
– Киновия… это тот домик на Серебристой? – перебил ее Кровь.
Майтера Мрамор кивнула снова.
– А обитель авгура – тот, на стыке Серебристой с Солнечной? Небольшой треугольный домик у западного края сада?
– Совершенно верно. Так правда ли, что все постройки мантейона выставлены на продажу? Я слышала нечто подобное от наших учеников.
Кровь впился в ее лицо испытующим взглядом.
– А майтера Роза тоже об этом слышала?
– Полагаю, слухи дошли и до нее… однако я их с нею не обсуждала.
Кровь, словно бы сам того не заметив, слегка склонил голову.
– Этому вашему белобрысому мяснику я ничего не сказал. Вид у него… от таких только и жди беды. Но ты передай майтере Розе, что слухи верны, слышишь, сиба? Передай ей, что все это уже продано. Продано мне.
«Значит, нас выставят отсюда еще до того, как выпадет снег, – подумала майтера Мрамор, явственно слыша в тоне Крови и собственное будущее, и будущее всех обитателей мантейона. – Выставят куда-нибудь, прежде чем настанет зима, и Солнечная улица останется лишь в нашей памяти».
Благословенный снег, дарующий бедрам прохладу! Подумать только: вот она мирно сидит, отдыхает, а колени ее укрыты пушистым, свежим снежком…
– Да, и имя, имя мое непременно ей назови! – добавил Кровь.
Рынок, как и каждый день, кроме сциллицы, «от полудня и до тех пор, пока солнце не истончится, не сузится до толщины волоса», кишел продавцами и покупателями, гудел множеством голосов. Здесь выставлялось на продажу и на обмен все, что ни породят поля и сады Вирона: и ямс, и маранта, и картофель со взгорья; лук, лук-шалот, лук-порей; тыквы желтые, оранжевые, красные, белые; соскучившаяся по солнцу спаржа; бобы, черные, будто ночь, и крапчатые, точно гончие псы; и блестящая влагой жеруха из мелеющих ручейков, впадающих в озеро Лимна; салат-латук и мясистая зелень еще сотни разных сортов; огненно-острые перцы; пшеница, и просо, и рис, и ячмень, и маис – маис желтее собственного названия, и белый, и синий, не говоря уж о красном; и все это сыпалось, текло, торчало из корзин, мешков и глиняных корчаг… однако патера Шелк с тревогой отметил, что цены взлетели до невиданных прежде высот, а во многих из чахлых колосьев с початками недостает зерен.