Впрочем, в продаже, невзирая на затяжную засуху, имелись финики и виноград, цитроны и апельсины, персики, папайя, гранаты и крохотные бананы в красной кожуре; дудник, иссоп, лакричник, кервель, кардамон, анис, базилик, мандрагора, бурачник, майоран, коровяк, петрушка, саксифрага и дюжины, дюжины прочих трав.
Вот парфюмеры, размахивая пышными, яркими пучками пампасной травы, кортадерии, насыщают сухой жаркий воздух бесчисленными ароматами духов, подходящих к любому из мыслимых женских имен, и все эти ароматы вступают в отчаянный бой с пряными, аппетитными запахами жарящегося мяса и кипящих подлив, с вонью скота и людей, не говоря уж об испражнениях тех и других. Вот с устрашающих на вид крюков из кованого железа свисают бычьи бока и цельные свиные туши… а стоило Шелку свернуть налево в поисках тех, кто продает птиц и зверей живьем, взору его открылось все изобилие озера: груды сребробокой, пучеглазой, судорожно разевающей пасти рыбы, мидий-беззубок, змееподобных угрей, рассерженных черных раков (клешни – что клещи, глаза – что рубины, толстые хвосты длиннее мужской ладони). Рядом расположились чопорно-серые гуси и утки в роскошных нарядах, отливающих бурым, зеленым, глянцево-черным и странным, столь редко встречающимся в природе бирюзовым оттенком синего. Чуть дальше, на складных столиках и толстых разноцветных одеялах, разостланных прямо поверх неровной, утоптанной до каменной твердости земли, красовались браслеты, декоративные рыбки, гроздья блестящих колец и каскады ожерелий; изящные сабли и прямые обоюдоострые кинжалы с рукоятями, выточенными из редких, дорогих пород дерева либо оплетенными разноцветной кожей; молотки, топоры, драчи, трепала…
Проворно проталкиваясь сквозь толпу (чему изрядно способствовал духовный сан, а также высокий рост с недюжинной силой), Шелк задержался возле беспокойной зеленой мартышки, поглядеть, как та за долю карточки вытаскивает из ящика билетики с предсказаниями судеб для всех желающих, а после приостановился полюбоваться ткачихой лет восьми или девяти, ввязывающей в узор ковра десятитысячный узелок: удивительно, но работа ее ловких пальцев совершенно никак не отражалась на безучастном, неподвижном девчоночьем личике.
И все это время, останавливаясь ли поглазеть, пробиваясь ли сквозь толпу, Шелк пристально вглядывался в глаза тех, кто явился сюда с товаром либо за покупками, старался заглянуть каждому в самую душу, и всякий раз, как потребуется, напоминал себе, сколь всякий из встречных дорог Всевеликому Пасу. Несомненно, проникающий мыслью куда дальше, глубже простого смертного, Владыка Пас ценит вот эту поблекшую домохозяюшку с корзиной на плече много, много дороже любой статуэтки из драгоценной слоновой кости, а этот насупленный, рябой от оспин мальчишка (так уж подумалось о нем Шелку, хотя встречный юнец уступал ему в возрасте разве что на год-другой), нацелившийся стянуть с лотка бронзовую серьгу либо яйцо, стоит в его глазах гораздо больше всех товаров, какие только способны стянуть все юные пройдохи подобного сорта на свете. В конце концов, это круговорот сотворен Пасом для Рода Людского, а вовсе не люди – мужчины, женщины, дети – для круговорота!