Подобное представлялось невероятным. Проверяя контакты изогнутым кончиком пустотелого наперсного креста, Шелк помолился об укреплении веры, а после, с осторожностью переступив через змеящийся по полу магистральный кабель (полагаться на его изоляцию более не стоило), перевел дух, выступил из-за Окна и занял место на выщербленном амбионе, в течение множества подобных собраний принадлежавшее патере Щуке.
Где-то спит ныне Щука, добрейший старик, старый верный служитель богов, прежде спавший из рук вон плохо, задремывая лишь на минутку-другую – всего на минутку-другую – за каждой совместной трапезой? Где-то он, нередко гневавшийся на рослого юного аколуфа, свалившегося на его голову после стольких лет, стольких десятилетий одиночества, и в то же время любивший преемника, как никто другой, кроме родной матери?
Где же он ныне, старый патера Щука? Где спит? Спит ли наконец-то крепко и безмятежно или то и дело пробуждается ото сна, как пробуждался всякую ночь, ворочался, скрипел, скрипел ложем за стеной, в узкой и длинной спальне по соседству со спальней Шелка? Пробуждался, молился и в полночь, и за полночь, и на ро́стени, в то время как вышние, небесные земли меркли высоко над головой; молился, когда Вирон гасил костры, фонари и канделябры о множестве лап, когда огни города отступали перед вновь явленным круговороту солнцем; молился, в то время как вокруг пробуждались, занимали положенные места зыбкие дневные тени, в то время как всюду вспыхивали пурпуром вестники утра, вьюнки, а цветы лилий, трубы ночи, безмолвно смыкали длинные, безукоризненно белые лепестки…
Неужто патера Щука, почивающий подле богов, более не просыпается, дабы напомнить богам об их божьих обязанностях?
Поднявшись на амбион патеры Щуки, встав вровень с мерцающей серой пустотой Священного Окна, Шелк выпрямился, расправил плечи, обвел взглядом учеников. Все они (это он знал точно) росли в бедных семьях, для многих полуденная трапеза, приготовленная полудюжиной матерей в кухне палестры, была первой за день, однако большинство ребятишек выглядели вполне опрятно, а уж о шалостях под бдительным присмотром майтеры Розы, майтеры Мрамор и майтеры Мяты никто даже не помышлял.
В начале нового года Шелк забрал старших мальчишек у майтеры Мяты и передал майтере Розе, изменив таким образом порядок, заведенный патерой Щукой, но сейчас, глядя на них, решил, что поступил неразумно. Старшие в большинстве своем слушались робкую майтеру Мяту из своеобразного, не слишком осознанного рыцарства, в случае надобности насаждаемого силами вожаков наподобие Бивня, однако к майтере Розе подобных чувств не питали, да и сама она держала класс в безжалостной, непоколебимой строгости, а что может быть худшим примером для мальчишек старшего возраста, юных мужчин – тех, кому скоро (ох, слишком уж, слишком уж скоро) предстоит блюсти порядок в собственных семьях?