Придется, двух мнений не может быть. Когда он приносил в дар Иносущему хоть одну, хоть самую пустяковую жертву? Ни разу! Ни разу за всю жизнь, однако ж Иносущий в память о патере Щуке открыл ему безграничный кредит. Очевидно, именно так – лучше всего именно так! – и следовало расценить сегодняшнее событие. Естественно, расплатиться с Иносущим за все эти знания и за оказанную честь в полной мере он не сумеет вовеки, сколь долго бы ни усердствовал. Стоит ли удивляться, что…
Мысли Шелка неслись вскачь, длинные ноги ускоряли, ускоряли шаг с каждой минутой.
Да, верно, торговцы не верят в долг никому. Ни на единую долю. И авгуру в кредит не поверят, а уж авгуру, служащему в мантейоне беднейшего из городских кварталов, – тем более. Однако Иносущему отказать нельзя, а значит, придется им на сей раз уступить. А самому Шелку потребуется держаться с ними твердо, предельно твердо. Напомнить им, что в свое время Иносущий, как известно, почитал их последними среди людей – и, согласно Писанию, однажды (вселившись в некоего счастливца и ниспослав ему просветление) собственноручно задал им жестокую порку. И хотя Девятеро по праву могут похвастать…
На Солнечную с ревом свернул, помчался вдоль улицы, распугивая пеших прохожих, стремительно огибая хлипкие, скрипучие повозки с терпеливыми серыми осликами, черный пневмоглиссер гражданского образца. Воздушные сопла машины вмиг подняли с мостовой целую тучу раскаленной удушливой пыли, и Шелк, подобно всем остальным, отвернулся в сторону, прикрыв нос и рот краем риз.
– Эй, ты, там! Авгур!
Пневмоглиссер затормозил, опустился на выщербленную мостовую. Едва рев двигателей поутих, обернувшись тоненьким, жалобным воем, пассажир – рослый, весьма преуспевающий с виду толстяк, восседавший за спиною пилота, поднялся на ноги и щегольски, замысловато взмахнул тростью.
– Очевидно, ты это мне, сударь? Я не ошибся? – откликнулся Шелк.
Преуспевающий с виду толстяк в нетерпении поманил его к себе.
– Поди сюда!
– Именно так я и намерен поступить, – заверил его Шелк и широким, уверенным шагом переступил через дохлого пса, гниющего в сточной канаве, вспугнув целую стаю жирных мух с глянцевитыми, отливающими синевой спинками. – Правда, случаю, сударь, куда более приличествует обращение «патера», однако сим упущением я, так и быть, готов пренебречь. Если угодно, можешь обращаться ко мне «авгур». Видишь ли, у меня к тебе дело. Весьма серьезное дело. Ты послан ко мне одним из богов.