Искусство обмана в современном мире. Риторика влияния - страница 17

• Правда существовала только в языке.

• Язык существовал для того, чтобы показывать или прятать вещи от сознания людей.

• Значит, правда делает вещи видимыми для сознания людей.

Сегодня мы считаем правду и ложь антонимами. Но они стали противоположностями после Платона. Для греков до Платона «правдивое и скрытое» и «точное и ложное» были безусловной парой противоположностей в языке. Именно письменность впервые выдвинула идею о том, что верное описание мира является функцией языка. Таким образом, произошло «смещение», и правда стала противоположностью лжи[19].

Чтобы понять, как и почему это произошло, сначала нужно понять, что до появления и распространения письменности и грамотности люди использовали язык по-другому. В ранней греческой культуре люди говорили запоминающимися, шаблонными и повторяющимися фразами, чтобы информация легко усваивалась и запоминалась. Эта традиция не совсем потеряна для нас сегодня. Моя бабушка, выросшая в бедном и относительно неграмотном городке в сельской местности юго-восточного штата Южная Каролина в начале XX в., всё ещё сохраняла в своём разговорном репертуаре некоторые из языковых формул, имеющих форму таких поговорок, как «штопай дыру, пока невелика», «тише едешь – дальше будешь», «лучше синица в руке, чем журавль в небе», «не выплёскивай ребёнка вместе с водой» и т. д. Эпическая поэтическая традиция (например, поэмы «Одиссея» и «Илиада» Гомера) сохраняла древнюю мудрость и прописные истины: историю, обычаи, этику и социальные кодексы. Ахилл был не просто Ахиллом, а «храбрейшим Ахиллом», потому что воплощал само представление общества о храбрости. Одиссей был не просто Одиссеем, а «мудрым Одиссеем», потому что был воплощением сообразительности и житейской мудрости. Не только автор эпической поэмы, но и культура в целом были заинтересованы в повторении общепринятой мудрости и, по словам критика риторики Уолтера Дж. Онга, в том, чтобы «снова и снова произносить то, что изучалось в поте лица веками»[20]. В таком контексте было бы очень рискованно говорить что-то другое, играть с языком или вводить новшества, потому что терялись бы знания, которые кропотливо собирались от столетия к столетию. Это было бы равносильно уничтожению самой мысли или знания об Ахилле. Он стал бы просто еще одним «неизвестным героем». Новые истории, конечно, можно было вплести в старые, но даже лучшие поэты не могли выразить всё нужное сразу. Устное творчество копило истории разумно, медленно и прежде всего с глубочайшим почтением.