***
Еще один удар ремнем, уже пятый по счету, почти вырвал из него крик, но он не сдавался, только сильнее сжал слегка припухшие от недавней драки губы.
– Паршивый мальчишка, только хлопоты от тебя. Вот тебе, вот еще…
Шестой и седьмой удар ремнем остались такими же безмолвными, как и остальные, но из правого глаза предательски выкатилась слеза и быстро побежала по еще алому фингалу, остановившись, словно пойманный на мушку солдат, в небольшой ямочке на щеке. Марк зажмурился, чтобы больше ни одной слезинке не удалось капитулировать.
– Мария Степановна, хватит уже с ним возиться. Заприте его в подвале, пусть посидит наказанный до ужина. Без обеда! И подумает над своим поведением.
– Как скажете, Светлана Ивановна.
Женщина с суровым лицом и зачесанными назад волосами, на вид лет пятидесяти, хотя возраст ей могли добавлять мрачность и усталость, пропечатанные глубокими линиями морщинок, схватила Марка за мочку уха и потащила за собой в темный и страшный подвал. Мальчик скривился от боли, но даже не пискнул, продолжая оказывать сопротивление своим терпеливым безразличием к побоям и унижению.
– Посидишь здесь, подумаешь над своим поведением, может, захочешь измениться.
– Я хочу, чтобы вы все умерли! – прокричал мальчик, наконец, давая возможность своей обиде выплеснуться наружу.
– Не ребенок, а нелюдь какой-то! – с презрением бросила слова Мария Степановна, заталкивая своего подопечного в небольшое темное, без единого окна, и сырое помещение. Захлопнув за собой дверь, она поспешно удалилась, стремясь приступить к выполнению других обязанностей, которых в детском доме было предостаточно, но все их сложно было назвать приятными.
Марк сел на ледяной грязный пол и скривился от боли. Следы от ремня жгли кожу, но обида жгла сильнее. Это не он все начал! Мерзкий Илья всегда дразнил его, обзывал, начинал драться первым, а потом подключал и остальных. Что ему оставалось, если не защищаться? Но в итоге вся вина падала на него. Марк поправил вставшие дыбом рыжие волосы на затылке.
– Фуу, рыжая псина. Рыжая псина обделалась, фу. – Илья закрыл нос двумя пальцами, и все собравшиеся вокруг дети утрированно рассмеялись, стараясь делать это как можно громче и веселее. Никому не было весело по-настоящему. Марк это знал. Им не нужно веселье. Им нужно время от времени выталкивать из себя тот яд, которые скапливается от отчаяния и одиночества, презрения к самому себе и миру, который их породил, чтобы бросить.