Инвестор из Окопа - страница 10

Вечерами в бараках пили то, что поставлял на месторождение водовоз, молдаванин, имевший возможность тариться в городе, куда он ежедневно ездил заправляться питьевой водой. Никто не возмущался большими ценами – скупали всё подчистую: ошалевшие от труда на морозе люди хотели снять напряжение, других возможностей работягам не предоставлялось. Случались и инциденты: пацаны, считающие себя дерзкими, ночью вызвали такси и рванули в клуб, находящийся в тридцати километрах от участка городка. Там, привыкшие в Челнах к беспардонному отношению к девушкам-мусульманкам, потащил танцевать стоящую на кассе девушку в платке. Дагестанцы, которым принадлежал клуб, эту ситуацию без внимания не оставили. Правую руку, той, которой он тащил девушку за волосы на танцпол, ему сломали ещё в клубе. Чудом вырвавшись, он сумел выскочить на улицу, и, теряя корешей, гопники погнали на такси на месторождение, волоча за собой хвост из трёх машин, набитых спортиками. Реваль проснулся от криков и хлопка пистолетного выстрела на улице. Не одеваясь, в одних валенках он выскочил на мороз. По всему ряду вагонов в полярной ночи, освещённых электрическими прожекторами, дрались люди, к местным уже подъехало подкрепление, и побоище становилось массовым. Дрались тем, что успели схватить: топором и багром с пожарного щита. Возле курилки на снегу сидел Ильгиз, держась за голову, между пальцев пульсируя сочилась кровь. Схватив лежавший рядом с ним молоток, Реваль бросился в толпу дерущихся. Несмотря на шум, защитники рабочего городка оказались в меньшинстве, многие просто заперлись в вагончиках изнутри, пережидая погром, так что численное преимущество было на стороне нападавших. Махнув пару раз по меховым шапкам местных молотком, Реваль в ответ получил ножом по предплечью так, что сквозь распоротые мышцы стали видны жёлтые сухожилия. Пришлось срочно ретироваться в вагончик, где Костя из Нижнекамска, имевший боевой опыт в Афгане, перебинтовал ему руку, предупредив, чтобы в больницу не обращался: с такой раной сразу вызовут милицию. Пришлось залечивать своими силами, засыпая рану стрептоцидом. Прораб, бывший в курсе событий, закрыл глаза на десятидневный больничный, который взял Реваль. Рука зажила быстро, остался только очень характерный шрам, на котором не было следов швов от хирургической иглы. Проработав помощником ямобура пять месяцев, одним весенним днём, когда снег уже растаял и ушёл в песок, Реваль, неожиданно сняв каску, пнул её ногой, словно футбольный мяч, и, не говоря никому ни слова, направился в прорабку. В прорабке, стоя между столов делопроизводителя и инженера ПТО, он объявил: «Всё, я домой». Ему оформили командировочные, спросили, когда обратно, и попутной машиной, везущей документацию в город, отправили на вокзал. Евро в те времена ещё не были широко известны в глубинке, и покупать их в банке на всю зарплату посоветовал ему водитель машины ППУ, в своё время занимавший кресло прокурора Омска, но совершивший смертельное ДТП и отсидевший за это трёшку на посёлке (колония-поселение). Будучи пьяным, он выезжал задним ходом из двора собственной усадьбы и переехал собственную бабушку. Ангелина Фридриховна, сибирская немка, проживала там круглый год, всё лето копаясь в саду, где у неё были устроены парник и пара грядок. Зная характер внука и увидев, что он в пьяном состоянии пытается выехать со двора, она кинулась закрывать ворота и была сбита ничего не видевшим в тот момент внуком. Увидев, что натворил, прокурор сам вызвал «скорую» и следователя. Отказавшись от помощи влиятельных знакомых, ушёл по этапу. После освобождения он подался на Север и теперь вкалывал на ППУшке, попутно банчил спиртным. Сохранившиеся обширные связи позволяли ему оставаться в курсе происходящих в стране тенденций, поэтому, когда Реваль подогнал ему тёплые сапоги со вставляемыми вовнутрь войлочными чулками, в качестве благодарности он поделился с ним информацией. Однажды во время разговора Реваль пожаловался бывшему прокурору, что зарплату за четыре месяца в тысячных купюрах (тогда ещё пятитысячные не были в обороте) приходится носить с собой, что, конечно, неудобно, потому что оставлять их негде. Он получил рекомендацию перевести всю наличку в недавно появившуюся валюту евро. Что Реваль и сделал уже на следующий день, съездив с водовозом в город. Необходимости в наличных он не испытывал: магазинов рядом не было, а кормили в столовой бесплатно. Те, кому приходилось ездить поездом маршрутом № 111 Новый Уренгой – Москва, полным вахтовиков, возвращавшихся домой после двух поездок, готовы были переплачивать три стоимости железнодорожного билета, купив билет на самолёт, только чтобы ещё раз не увидеть этого кошмара. Пили все, и всех перепившихся работяг сбрасывали на пол вместе с обоссанными матрасами, продолжая пить дальше. На каждой остановке поезд заправлялся алкоголем и закуской, и всё равно не хватало. Проводницы официально сдавали план начальнику поезда от торговли спиртным, после чего начинали работать на свой карман. Перед предстоящим рейсом каждая продавщица набирала у себя в закутке пару ящиков водки и ящик шампанского, на покупку которого раскручивала осоловевших от алкоголя вахтовиков, желавших романтических отношений непременно сейчас и непременно с проводницей. Иногда секс действительно был, но не с тем, кто покупал шампанское, а с тем, кто приходил следом за уже лежавшим к тому времени без сознания на полу предыдущим ухажёром. Успокоенная десятикратной прибылью и выдержав многочасовой штурм от очередного ухажёра, во время которого приходилось с ним выпивать, проводница позволяла себе расслабиться и получить частичку плотской любви. Реваль тоже пил и тоже стоял, ведя беседы с проводницами, прерываемые мычанием лежавших на полу попутчиков-ловеласов. Закалённые тяжёлым физическим трудом на всех широтах и во всех климатических поясах, отсидевшие во всех тюрьмах и лагерях, отслужившие во всех «горячих точках» и гарнизонах, работяги были способны выпить очень много. Поэтому на третьи сутки пути командировочные деньги обычно заканчивались. Закончились они и у Реваля, и тут пригодилась проводнице сотка евро. Понятно, что всю сумму ей никто озвучивать не собирался. Она объяснила, где и как на полустанке можно будет обменять их по-быстрому. План действий она накидала такой: бежишь вдоль зелёного забора до перекрёстка, за ним направо, через три дома железная калитка. Там живёт цыганка, она меняет. Стоянка поезда пятнадцать минут. Ещё поезд не остановился, как Реваль выпрыгнул через заранее открытую проводницей дверь и понёсся галопом от вокзала в глубь городка. Вот нужная калитка, цыганка оказалась на месте. Не задавая вопросов, она достала кошелёк и отсчитала деньги. И Реваль уже мчится обратно, на ходу мысленно обдумывая сделку. Дело в том, что сумма с продажи ста евро вышла ровно в два раза выше, чем та, на которую он рассчитывал. Видимо, деньги дали фальшивые, размышлял он, перепрыгивая через лужи, поэтому и дали так много. В поезде об этих сомнениях Реваль, естественно, распространяться не стал. Угощая проводницу и собутыльников выпивкой, он рассчитывался деньгами, полученными от цыганки, и сомнение в их подлинности могло сильно поменять лояльность проводницы. Только по приезде домой, как следует протрезвев, он узнал, что, пока он ехал в поезде, в стране произошли события, которые привели к резкому подорожанию евро ровно в два раза. Видимо, бывший прокурор из далекой Сибири действительно обладал хорошими знакомыми, которые могли прогнозировать события такого масштаба. Так Реваль заработал восемь тысяч евро и шрам на запястье.