– Что носишься: туда-сюда, туда-сюда? – поморщившись, спросила Наташа.
– Да-я, – соображая, что ответить, попытался скоротать время Витёк. – Документы не взял, – нашёлся он.
Наташа отвернулась от него, как от надоедливой букашки.
Витёк выскочил во двор и, постояв несколько мгновений, облегченно вздохнул: «Пронесло».
Дождичек прекратился. Длинный коридор улицы вывел его к центру города. Он уткнулся в закрытые двери булочной и посмотрел на часы. Было десять минут девятого. Взгляд скользнул по зданию через дорогу, вросшему в землю по самые форточки на окнах первого этажа. Возле каждого окошка были видны выложенные кирпичами прямоугольные ямы глубиной метра по полтора. Около одной из них трое подвыпивших мужчин в свете ярких уличных фонарей что-то оживленно обсуждали.
Самого пожилого, с седыми подпалинами, Витёк узнал. После трудового дня он иногда сталкивался с ним у соседнего подъезда. Сосед был всегда в военной форме – чистенький и опрятный, своим видом вызывая зависть у прекрасной половины жителей дома, и в её устах являясь образцом для подражания другой, менее прекрасной половины. Сейчас китель на нём был нараспашку. Фуражка съехала на правое ухо. Он еле удерживал равновесие, но, казалось, внимательно прислушивается к собеседникам. Порою он даже пытался что-то произнести, но когда открывал рот, слова заставляли туловище военного пружинить назад, а ноги делали шаги то вправо, то влево, напоминая магический танец. Гражданские друзья, не обращая ни на кого внимания, рисовали полусогнутыми пальцами друг перед другом замысловатые фигуры. Седой в последний раз станцевал, сложился вдвое и исчез.
Двое приятелей, не замечая отсутствия третьего собеседника, продолжали размахивать друг перед другом руками. Вдруг один из них начал озабоченно озираться вокруг. Какая-то сила заставила его посмотреть в выложенную кирпичами яму. Он наклонился и махнул рукой своему другу. Они без видимых усилий извлекли попавшего в беду товарища, тщательно стряхнули с него мусор и с новой страстью вернулись к разговору.
Наблюдая за ними, Витёк внезапно ощутил прилив глубокой тоскливой зависти. Показались они ему старыми и добрыми друзьями, обсуждавшими важнейшие проблемы мироустройства. За это открытие его, конечно, никогда не могли номинировать на Нобелевскую премию, но зато в душе прокатилась волна радости к жизни и уверенности в себе.