Машины объезжали остановившееся авто, водители кто красноречивыми жестами, кто ругательством, выражали своё недовольство. Женщина сглотнула ком в горле. И наконец, кивнула. Индеец поблагодарил, склонившись в полупоклоне. А она спросила, вдруг вспомнив увиденное на перекрестке:
– Ты долго бродишь вот так?
– Три лета и две зимы, – новое молчание. Женщина тихо произнесла:
– Вот как. Я столько же езжу.
– Ты тоже что-то ищешь?
– Нет. У меня такая работа. И, да, я ищу. А ты с фабрики сбежал?
– Это долгая история. Я расскажу по дороге, если хочешь.
История Индейца, и в самом деле, оказалась длинной. Он появился на свет шесть лет назад в цехе номер три. Его и еще полторы тысячи братьев, собранных в ту смену, упаковали в коробки и развезли по магазинам. Купили не сразу, игрушка была дорогая, не раз и не два Индеец видел, как родители бедных детей отказывали им в подарке, не в силах заплатить за Оджибуэя.
Его приобрели через полгода, на распродаже. Так он обрел первого хозяина: бойкого мальчугана, расстреливавшего свои игрушки резиновыми снарядами из пушки. Это повторялось изо дня в день. Игрушки, сколько их ни было у мальчугана, хоть и роптали, но покорствовали жестокостям повелителя. Месяца четыре прошло, прежде чем Индейцу удалось подговорить группу игрушек бежать: он был самым высоким и крепким среди собратьев, и потому его уважали. Но странное дело, едва нестройная группа выбралась на улицу, многие испугались открывшегося им мира и тотчас вернулись назад. А после ночевки на природе он и вовсе остался один. Но и не думал возвращаться. Отправился искать нового хозяина.
Каждая игрушка должна иметь хозяина, иначе теряется ее смысл. И это такое же незыблемое правило, как и то, что она должна быть живой. Сейчас мало кто помнит об этом. Даже те, кто создает игрушки – на громадных предприятиях, в дизайнерских студиях, на заказ для себя или своих детей, – думают, что лишь вычерчивают эскиз модели, а затем собирают все воедино. Но когда действо заканчивается, в последний момент из колодца души, – пусть мелкой, пусть заложенной и перезаложенной, – отдается малая толика самости. Чтобы игрушка могла жить и помнила, что для нее человек не просто конструктор, но прежде всего – Создатель. И как всякий человек, пускай и бессознательно, пусть и отрицанием верит во всевышнее существо, так игрушка верует в человека, жаждет внимания его и не может обрести покой иначе, нежели в руке хозяина, каким бы он ни был, как бы ни обращался с ней.