И сутану засучив, свою палку подхватив, он отправился в ночи, мне Мадлонку поручив. Ночь была безлунной.
На следующий и в последующие дни все было не так весело, как началось. По глупости своей, из бахвальства мы в первый вечер набили себе животы и обожрались так, что дышать не могли. Так как запасы пищи наши сильно поубавились, пришлось затянуть потуже пояса и ремни, что мы и сделали. Но мы все еще демонстрировали, что как сыр в масле катаемся. Когда кровянка закончилась, мы изготовили другую, начинив кишки отрубями, веревкой, вымоченной в дегте, и, подняв ее на палки над стенами, носили туда-сюда у неприятеля под носом. Но бестия-противник раскрыл секрет. Пуля, пущенная с той стороны, попала в одну из колбас, да не как-нибудь по касательной, а прямо в середку. И кому из нас стало смешно? Как вы думаете? Уж точно, не нам. А чтобы совсем прикончить наш дух, эти разбойники, увидев, что мы прямо с крепостной стены ловим в речке рыбу на удочку, придумали поставить у шлюзов, выше и ниже по течению, большие сети, чтобы перехватывать то, что должно было пойти у нас на жарку. Напрасно настоятель нашей церкви заклинал этих дурных христиан позволить нам поститься. Ну словом, за отсутствием постной пищи пришлось питаться запасами собственного сала.
Разумеется, мы могли воззвать к помощи господина де Невера. Но правду сказать, мы не торопились снова брать на себя содержание его войска. Неприятель, на вас навалившийся, обходится дешевле, чем друг, в доме поселившийся. Потому, покуда можно было справиться с невзгодой без солдат сюзерена, мы помалкивали, так-то было лучше. Да и враг, со своей стороны, вел себя довольно тактично и тоже не стал звать его. И мы, и они предпочли договориться без третьего лишнего. И не спеша приступили к прелиминариям>19. А тем временем в обоих станах велась благоразумная жизнь: ложились рано, вставали поздно, и весь день играли в шары, в «пробку», зевая скорее со скуки, чем от голода; не выходя из состояния вялого, мы и постясь набирали весу немалого. Старались поменьше двигаться. Не то дети, их не удержишь. Ребятня на то и ребятня, чтобы бегать как угорелая, визжать, смеяться, сновать туда-сюда, не переставая подставлять себя под пули врага, лазать по стенам, показывая неприятелю язык; целая артиллерия была изготовлена ею для того, чтобы досаждать противнику, бомбардируя его камнями, трубочками из бузины, маленькими пращами, распиленными вдоль палочками… получай! а вот этого не хочешь? а как тебе понравится это?.. и все-то им было смешно до колик, нашим обезьянкам! А побиваемые клялись их изничтожить. Нам крикнули, что первый из шалунов, который покажет свой нос из-за стен, будет убит. Мы пообещали не спускать с них глаз, но как мы ни таскали их за уши, как ни выговаривали им, они проскальзывали у нас сквозь пальцы. А самым ужасным (я до сих пор еще дрожу) было то, что одним прекрасным вечером я услышал крик: Глоди! (Не может быть! Кто бы мог подумать!) Этот тихий омут, эта недотрога, шалунья! золотце мое!.. спрыгнула с откоса в ров… Боженька, высечь бы ее!.. Один прыжок, и я был на стене. Мы все смотрели вниз… Захоти враг уложить нас всех на месте, лучшего момента не придумаешь; но, как и мы, он не сводил глаз с моей драгоценной крохотки, которая (будь благословенна святая Дева!), словно котенок, скатилась вниз, ничуть не испугавшись, уселась на травке посреди цветов, и, задрав голову к тем, кто с двух сторон взирал на нее, она улыбалась им и как ни в чем не бывало собирала букет. Все улыбались ей в ответ. Монсеньор де Раньи, командующий неприятельской армией, запретил причинять ребенку хоть малейшее зло и даже, заботясь о своей душе, бросил ей коробочку драже.