Видя, с какой застенчивостью ластятся к берегу волны, я тоже старался ступать как можно тише и осторожней, почти крадучись, однако владевшее мною непонятное беспокойство заставляло меня убыстрять шаг. Должно быть, меня пугало царящее в природе безмолвие. Неровен час – и я тоже замру в полной неподвижности, совсем как эти сосны или этот песчаный берег. А потом превращусь в камень, и, сколько бы лет ни прошло, луна будет по-прежнему посылать мне свои холодные лучи. Картина этой ночи таила в себе соблазн смерти. Здесь, на этом берегу, казалось, что умирать совсем не страшно… Скорее всего, именно эта мысль и внушала мне такое беспокойство.
«Луна изливает на землю свое холодное сияние. И все, чего касается это сияние, мертво. Только я один жив. Только я жив и способен двигаться». Это ощущение подхлестывало меня, заставляло спешить. И чем сильнее оно меня подхлестывало, тем больше я спешил. Теперь уже собственное возбуждение внушало мне страх. Когда я останавливался, чтобы перевести дух, перед глазами невольно возникал окружающий пейзаж. Все было по-прежнему объято тишиной и покоем; и небо, и воды, и дальние поля, и горы растворились во всепроникающем лунном сиянии; все застыло, как на остановившемся кадре кинопленки. Дорога белела, словно подернутая инеем, и сосны отбрасывали на нее черные змеящиеся тени. У корней деревья и их тени сходились вместе, но даже когда само дерево скрывалось из вида, тень его не исчезала. Можно было подумать, что тень первична, а дерево – всего лишь ее производное. То же самое относилось и ко мне и моей тени. Остановившись, я долго рассматривал распластанную на дороге собственную тень. Она, казалось, тоже рассматривала меня. Все вокруг пребывало в неподвижности, если что-то и двигалось, кроме меня, то только моя тень.
«Не думай, что я твой слуга, – как будто говорила мне моя тень. – Я твой друг. Луна уж очень хороша, поэтому я и примчался сюда. Одному тебе, наверное, грустно. Хочешь, я пойду вместе с тобой?»
Я продолжал свой путь, считая тени от сосен, как прежде считал телеграфные столбы. Дорога то удалялась от полосы прибоя, то едва не вплотную приближалась к ней. Временами казалось, что еще немного – и вода достанет до корней сосен. Глядя издалека на омываемый волнами берег, можно было подумать, что он затянут тонким белым атласом, вблизи же мелкие буруны пенились, словно мыльная вода. А луна старательно освещала даже эти мелкие буруны, заставляя их отбрасывать тени на песок. В такую ночь и у иголки, наверное, появилась бы тень.