Постепенно, с какой-то томительной медлительностью, из-за линии щеки проступает абрис ее носа, – так бывает, когда из окна поезда смотришь на окрестный пейзаж и за склоном горы мало-помалу вырисовывается контур песчаного мыса. О, только бы нос у нее был правильной, благородной формы! Мне не хотелось думать, что в такую лунную ночь у такой пленительной женщины окажется неприглядное лицо. Пока я предавался этим мыслям, из темноты на свет явились плавные очертания ее носа. Теперь я мог без труда представить себе его форму – она была безупречной. У меня сразу отлегло от сердца…
Я был счастлив. Лицо незнакомки, и в особенности ее нос оказались еще более прекрасными, чем я предполагал, их красота была совершенной, как на картине. Я видел перед собой ее профиль, почти целиком, начиная с ясной и строгой линии переносицы. Но даже теперь, когда я шел вровень с нею, женщина, как и прежде, не поворачивала ко мне лица, не давая мне возможности как следует его разглядеть. Другая половина ее лица была скрыта от меня подобно цветку, распустившемуся на тенистой стороне горы. Лицо женщины казалось прекрасным, как на картине, и так же, как на картине, существовало словно бы в одном, раз и навсегда определенном ракурсе.
– Тетенька! – робко окликнул я незнакомку. – Далеко ли вы направляетесь?
Звуки сямисэна заглушили мой голос, и она не услышала обращенного к ней вопроса.
– Тетенька! Тетенька! – снова позвал я.
Произнося это слово, я понимал, что оно совсем к ней не подходит, – на самом деле мне хотелось назвать ее сестрицей. У меня не было старшей сестры, и я всегда завидовал приятелям, гордящимся своими старшими сестрами-красавицами. Обращаясь к незнакомке, я чувствовал умиление и нежность, какие можно испытывать лишь к сестре. Мне было неприятно называть ее тетенькой, но я боялся, что слово «сестрица» прозвучит в моих устах чересчур дерзко.
Во второй раз я окликнул ее довольно громко, но женщина не ответила мне и даже не взглянула в мою сторону. Как и прежде, она шла со склоненной головой, самозабвенно наигрывая старинную мелодию, а подол ее длинного одеяния тихо шуршал по песку. Ее взгляд был по-прежнему прикован к струнам сямисэна, – казалось, она всецело находится во власти извлекаемых ею звуков.
Обогнав незнакомку на шаг, я сумел увидеть ее лицо уже не сбоку, а спереди. Оно было затенено шляпой, но от этого белизна его казалась еще более пронзительной. Тень доходила ей до нижней губы, и только подбородок с врезавшимися в него завязками шляпы чуть-чуть выступал из темноты, изящный и нежный, как лепесток цветка.