Целая толпа уже перед скамьями набралась. Стоят все, уставившись в землю. Головы ни один не поднимает.
Наконец, последних вывел сторож, а за ними сам Власов подошел.
– Все, Семен Ананьевич, – сказал он – сто двадцать три.
– Счет правильный? – спросил управитель Беспалова.
– Как есть правильный, Семен Ананьевич, – ответил Беспалов, глядя на управителям ясным глазом. – Заводских у нас тысяча семнадцать. Да мужиков-угольщиков в работе двести тринадцать. Всего тысяча двести тридцать.
Управитель встал, подошел к краю помоста и крикнул сердито:
– Всех бы вас отодрать, неслухи, псы смердячие! Только лишь, зная милосердие хозяина нашего Якова Борисыча, десятого велю. А вам всем то для острастки. Глядите и напредки памятуйте. Кто ослушен явится, – батогами!
Управитель повернулся и отыскал глазами Акима.
– А тебе, грамотей, ведомый сомутитель, – плети, две сотни плетей!
Две сотни! Не сбавил, стало быть.
Аким дернулся, хотел руками взмахнуть, да руки у него были крепко стянуты за спиной. Он только шагнул вперед и, сдержав крик, заскрипел зубами. Две сотни! Плети – это те же кошки. В типографии, когда он мальчишкой был, раз ему тридцать кошек дали. Так и то он едва жив остался. А тут двести. Разве выдержать? Так он и знал, что помирать нынче придется.
В ушах у него загудело, точно он под воду ушел, и он сразу и слышать и видеть перестал.
Не слышал он, что еще говорил управитель. Не видел, как Власов подошел к толпе связанных угольщиков и заводских и развел их на две стороны, чтоб не загораживали скамьи. Не заметил, как сторожа вывели из толпы двоих мужиков, развязали им руки, велели снять рубахи и спустить порты, как повалили их на скамьи и прикрутили веревками руки и ноги. Не видел, как они лежали среди площади, голые. Один, старенький, дряблый, с тонкими как щепки ногами, трясся весь и стукался головой об скамью. Другой, крупный, здоровый, стиснул зубы и вертел головой, озираясь во все стороны, точно волк соструненный. А над обоими стояли сторожа с пучками длинных розог в руках.
На площади все затихло, и тысячи глаз не отрываясь смотрели на скамьи.
– Начинай! – крикнул вдруг Власов. Розги взлетели вверх и свистнули, рассекая воздух.
И разом Аким, точно вынырнул из воды, стал снова все слышать и видеть.
Опять ненавистный голос Власова громко высчитывал: «Раз, два, три, четыре…» И с каждым его словом со свистом взмахивали розги и хлестали по голым спинам.