Стражник изучил мой поддельный документ и, удовлетворённый, махнул рукой на открытые ворота. Волна облегчения схлынула, как только я вошла в город. Он выглядел совсем не так, как я представляла, слушая завораживающие истории отца. Казалось, будто передо мной раскинулась разорённая войной пустошь.
На высокие деревянные колья были насажены отрубленные головы с выпученными глазами и торчащими наружу языками. Стражники собрались у стены, усердно стирая с неё краску. Размашистые надписи повторяли одно и то же: «Будь проклят ван Ёнсан-гун! Будь проклят ван Ёнсан-гун! Будь проклят ван Ёнсан-гун!» Чёрный дым застилал улицы города, погружая их в полумрак.
– Ты скоро привыкнешь к тому, что тебя окружает смерть, – тихо произнёс Ёнхо, перешагивая через брошенный на земле труп, и ухмыльнулся. – Добро пожаловать в Ханьян.
– Откуда этот дым? – спросила я.
Мы плутали по узким и грязным улицам, и через какое-то время Ёнхо показал на восток. Я повернулась и увидела огромный костёр на открытом дворе. Телеги, наполненные конфискованными книгами, разгружали прямо в пылающий огонь. Страницы чернели и съёживались, рассыпались пеплом, и пламя пожирало слова подобно ярости правителя, пожирающей государство. Я уже видела такое два года назад, когда запретили хангыль – алфавит, созданный ваном Седжоном. Хангыль всегда завораживал мою сестру. Ёнсан-гун запретил этот алфавит, чтобы избавиться от оскорбительных надписей в свой адрес, а ещё заставил всех грамотных жителей государства сдать по четыре рукописных образца, чтобы можно было опознать их по почерку.
– Ван накладывает запрет на хангыль,– произнёс Ёнхо, цитируя по памяти,– его изучение и преподавание. Все грамотные подданные государя обязаны обратиться в ведомство безопасности Хансонбу. Если вы знаете о грамотных соседях, не пришедших в ведомство, и не докладываете о них, – вы сами будете наказаны. Любой, кто воспользуется хангылем, будет обезглавлен, а любой, не доложивший об использовании хангыля, будет высечен сотню раз. Все книги, написанные на хангыле, будут уничтожены.
Я неотрывно смотрела на неистовое пламя, пока у меня не запершило в горле. В клубах чёрного дыма, что поднимался в небо, заволакивал его и удушал горожан, я видела воплощение деспотизма. Два года назад, когда мы наблюдали за такой же сценой, Суён стояла рядом со мной, и глаза её были полны ужаса. Она куда больше меня любила читать.