Ему было двадцать семь – двадцать восемь лет. Когда речь о нем заходила среди его друзей, те обычно говорили, что он «пополняет свое образование» в Женеве; когда речь о нем заходила среди его врагов, враги… Впрочем, врагов у него не водилось – он был чрезвычайно мил и пользовался всеобщей любовью. Поэтому скажем лучше так: когда речь о нем заходила среди некоторых его знакомых, они утверждали, будто бы его затянувшееся пребывание в Женеве объясняется горячей привязанностью к одной даме иностранке, которая жила там же и была гораздо старше своего поклонника. Насколько мне известно, мало кто, вернее, никто из американцев не видел этой дамы, хотя рассказов о ней ходило множество. А Уинтерборн издавна любил маленькую столицу кальвинизма; он учился в женевской школе, потом поступил в женевский колледж, и вследствие этого у него было немало друзей там. С некоторыми из них он и по сию пору поддерживал отношения, что служило ему источником больших радостей.
Постучавшись к тетке и узнав, что она плохо себя чувствует, он отправился погулять по городу, а потом вернулся в отель позавтракать. Завтрак был уже закончен, но молодой человек засиделся в саду за чашкой кофе, поданной ему на маленький столик официантом, похожим на атташе посольства. Допив кофе, он закурил сигарету. Вскоре на садовой дорожке появился мальчик лет девяти-десяти, худенький, бледный, с резкими чертами несколько старообразного личика. На нем были штанишки ниже колен, красные чулки, обтягивающие его тонкие, журавлиные ноги, и ярко-красный галстук. Он держал в руке длинный альпеншток и тыкал им во все, что попадалось ему на пути: в клумбы, в садовые скамейки, в дамские шлейфы. Поравнявшись с Уинтерборном, мальчик остановился и уставился на него широко открытыми смышлеными глазками.
– Можно мне взять кусок сахара? – спросил он неблагозвучным, резким голосом, в котором, несмотря на ребячливость интонации, слышались какие-то недетские нотки.
Уинтерборн взглянул на столик, где стоял кофейный прибор, и увидел, что в сахарнице осталось несколько кусков сахара.
– Что ж, один кусочек возьми, – ответил он, – хотя маленьким мальчикам не так уж это полезно.
Малыш шагнул к столу, со знанием дела выбрал три куска соблазнительного лакомства, два из них спрятал в карман штанишек, а третий не замедлил отправить в рот. Потом вонзил альпеншток, точно копье, в скамейку, на которой сидел Уинтерборн, и стиснул челюсти, пытаясь разгрызть сахар.