Одеяло она отложила в угол.
– Я тебя на кровать перетащила. Всё-таки не лето на дворе, а тут сквозняки. Я всё же больше по душевным болезням, чем по соплям.
Стало ещё более стыдно.
– И раздела ты?
– В сапогах на кровать как-то… неудобненько, – она пожала плечами и улыбнулась. – Да ладно… одеяло старое, подушка тоже. Не думаю, что тебе претензию выдвинут.
Да, но… всё равно.
– Ужинать будешь? – спросила женщина, будто и вправду не произошло ничего такого. – Я как-то вот… не рискнула тебя оставлять одного. Мало ли. Ну и растопить здесь надо было, дом прогреть, да и в целом… картошка с тушёнкой сойдёт?
– Благодарю вас, – Гремислав поднялся и попытался поклониться. Хотя… в общем, слабость никуда не делась, напротив, теперь он как-то вот остро ощущал и затянувшиеся раны, и в целом собственную никчёмность.
– Мы, вроде, на «ты» перешли, – выражение глаз женщины изменилось. И вновь показалось, что она заглядывает в его мысли.
Или в чувства.
– Так что иди, мой руки…
– А…
– Пылесос за дверью. Умеешь пользоваться? – уточнила женщина.
Всё-таки она…
Необычная?
Пожалуй.
– Нет, – признался Гремислав. – Но я научусь.
Белые перья кружились под потолком, иные лежали рыхлыми кучками. Часть и вовсе прилипла к одежде и коже. И верно, зрелище собой Гремислав представлял презабавнейшее, если женщина не выдержала и всё-таки улыбнулась.
Но как-то…
Не обидно, что ли.
Красивая.
Высокая. Выше, чем должно быть женщине. Статная весьма. И сильная, если сумела его до кровати дотащить, но об этом Гремислав старался уже не думать.
Некромант сражался с пылесосом и оба – с остатками перьев. Причем выражение лица Гремислава было мрачно-торжественным, а старый пылесос, здоровый и неповоротливый, то возмущённо гудел, то фыркал, перьями давясь.
Но убрали.
Более-менее.
Потом ужинали. Картошку Катерина, кажется, пересолила слегка, но в целом вышло неплохо как для человека, который с готовкой был не так, чтобы в ладах. В тему пришлась и банка огурцов, обнаруженная в Ленкином подвале.
– Тут до станции дорога есть. Если так, то не особо и далеко, но сейчас зима, – говорить о делах не хотелось, да и пациент снова преисполнился тревожной подозрительности.
И нож к себе подвинул.
И место занял так, чтобы подальше от Катерины устроиться.
И недавний кошмар ему вспоминался, а с ним ещё что-то, поскольку пребывал он в глубокой задумчивости, кажется, не слишком понимая, где находится, и только щека время от времени дёргалась. Вот ведь… почему-то захотелось подойти и погладить. А это тоже не нормально. Раньше у Катерины не возникало желания гладить пациентов. Но это наверное обстановка так действует. Вот если бы в кабинете приём вела, чтоб как положено…