Попудренко поздоровался с нами, на что мы ответили дружным «Здрас-сс!», несколько минут молча походил вдоль строя, поглаживая рукой раздвоенный подбородок.
– Все знают, какое задание? – спросил он, медленно обводя нас взглядом. – Никто не передумал идти? У нас диверсия – дело добровольное…
Попудренко замолчал, ожидая ответа. Стало тихо. Где-то неподалеку, заканчивая рабочий день, простучал дятел. Грустно, призывно курлыкали журавли, отыскивая родные гнездовья. Шумел ветер в древесных вершинах. Плыли облака.
Стайка наших девчат-партизанок, что пришла провожать нас в поход, несмело жалась в стороне. И оттого что здесь были девчата, каждый из нас чувствовал себя героем…
– Ладно, – нарушил, наконец, эту торжественную тишину Попудренко. – Еще об одном хочу предупредить: толу у нас не так много, чтоб тратить его на всякую дрянь. Принесите не какой-нибудь порожняк, а эшелончик с подходящим грузом – с техникой, например, с горючим, с живой силой. Пусть враг знает: тут ему не Тюха, Матюха да Колупай с братом! Есть вопросы? Нет? Тогда – желаю успеха!
Николай Никитич широко улыбнулся, пожал руку Балицкому и отсалютовал нам рукой.
– Шагом марш!
Над головами девчат взлетел белый платок – прощальный привет, предназначенный кому-то одному.
Мы миновали лагерь, дошли до опушки, на которой стояла застава, Балицкий выслал вперед походное охранение, и наш проводник Трофим Панков повел группу к северо-востоку, где лежала одна из напряженнейших магистралей вражеского тыла – железная дорога Гомель – Брянск.
До войны Панков служил лесником, а потому знал всю округу не хуже собственной хаты, читал следы в любое время года и по снегу и по чернотропу, как книгу с крупным шрифтом, в кромешной тьме мог сориентироваться ощупью, погладив руками древесный ствол. Был он высок, костист и потому на первый взгляд казался немного угловатым. Но это первое впечатление испарялось сразу, как только увидишь неслышную, быструю походку Панкова, его ловкие, крупные руки, в которых спорилось любое дело и чувствовал себя на месте любой инструмент. Без его участия и советов в нашем отряде не обходилась, кажется, ни одна боевая операция. За все это мы уважали Панкова и не обижались на его вспыльчивый нрав. Случись кому-нибудь из нас содрать кольцо коры с ели на крышу для шалаша, развести костер над корнями дерева или попусту срубить дерево – тут Панков зверел. Ни слова не говоря, хватал он виновника за шиворот и, тяжело ступая, волок к месту происшествия: