Наконец я на улице. Пылайкин, конечно, уже выстроил своих. Но и я не последний.
– Отделение, становись! По порядку номеров, рассчитайсь!
Все на месте. Теперь можно перевести дух и осмотреться… Я поискал глазами ротного, комбата, командира взвода. Что за притча? Никого! Командиры еще только бегуг, затягивая на ходу ремни. Впервые что-то тревожное коснулось сердца. Строй притих.
– Сержант! – издали крикнул мне Лобецкий. – Взять машину и на склад боепитания – получить патроны!
– Есть получить патроны! – по-уставному отозвался я. А когда Лобецкий подбежал поближе, спросил вполголоса: – Что случилось, товарищ младший лейтенант?
– Крупная провокация на границе, – так же тихо проговорил Лобецкий. – Не исключено – война с Германией!..
По дороге, что вилась далеко в поле, безмятежной стайкой шли на работу девчата-колхозницы. Утренний ветерок доносил их звонкую песню… Они еще ничего не подозревали, те девчата. Но для меня, для всех нас, бойцов и командиров, все окружающее в ту же минуту изменило свой облик, приобрело новое значение и новые грозные краски. И лес. И поле. И дорога. И девчата на ней. И голубое утреннее небо, усеянное празднично-белыми облаками, меж которыми двумя темными черточками мелькали истребители, совершающие уже не учебный, а боевой полет, стало с этой минуты небом войны.
Прошло три дня, а мы все еще сидели в лесу, который окружал наш аэродром, ожидали приказа на высадку.
Утром и вечером, аккуратно в одно и то же время, прилетали немецкие самолеты. Струи пулевых трасс, выпущенных спаренными пулеметами с верхних турелей наших «тэбэ» – тяжелых бомбардировщиков ТБ-3, расставленных вместо зениток по углам взлетного поля, на наших глазах упирались в животы «юнкерсов», идущих в четком, как на параде, строю, но не приносили им видимого вреда.
«Юнкерсы» неторопливо разворачивались, поочередно, с оглушительным воем, пикировали. Над взлетным полем вставали столбы разрывов.
Мы разбегались по щелям, вжимались в землю, с непривычки прикрывая головы руками. А после отбоя воздушной тревоги шли зарывать воронки.
Перед самым заходом солнца на старт выруливали наши самолеты. Подпрыгивая на перепаханном бомбами поле и, тяжело набирая высоту, уходили они на Запад. А перед рассветом их поредевший строй возвращался назад, устало подрагивая иссеченными осколками гофрированными крыльями.