– А вас, дорогая моя, никто сюда не звал. Если вы решили приехать, значит, знали на что шли. Мороз… Разве это мороз? Мороз, мисс Чемберс, это когда эмаль на зубах лопается. Носы, руки, ноги мгновенно замерзают. И начинается гангрена. Знаете, сколько здесь безногих, безруких инвалидов? Нет?
– Почему вы так ненавидите нас? – почти неслышно выдохнула она.
– А за что мне вас любить? – я распалял себя все больше, не в силах остановиться. – Вы живете там, в тепле, при ярком солнце. Купаетесь в море, нежитесь на песчаных пляжах. А мы здесь умираем от холода и голода.
– Не всем же жить на Экваторе, – с безнадёжной тоской произнесла Эдит, и мне стало вдруг жалко её, не себя.
– Не всем, правда. Да только по какому праву кто-то теперь живёт там, а кто-то выживает тут? А? У кого есть бабло, тот смог купить себе тёпленькое местечко. А для нищих туда путь заказан.
– Я не выбирала! Уехала вместе с моим отцом. Он учёный с мировым именем…
– Ваш отец Карл Чемберс? Он мог прекрасно работать здесь! В Силиконовой долине, на лучшем в мире квантовом компьютере! Но предпочёл трусливо сбежать на Экватор!
– Вы не смеете так говорить о моем отце! – в отчаянье выкрикнула Эдит. – Он делает всё, чтобы спасти Землю!
– Интересно как?
– Ради этого мы и прилетели сюда, чтобы рассказать! – почти срывая голос, воскликнула Эдит. – Мы хотим помочь!
– Помочь? Чем? Вот этими подачками? – я схватил со стола пакет с костюмом и потряс перед её лицом. – Этой тряпкой я буду вытирать собственный нужник.
– Вы даже не знаете, что это, а говорите. Это ведь я… Для вас… – она махнула рукой и не закончила.
Злость отступила, сменившись на жгучий стыд, но так взять и извиниться, не хватило духа. Схватив пакет, я быстро зашагал к выходу.
Маленькое неуютное помещение. Облаком витал сизый табачный дым, от мерзкого запаха першило в горле и щипало глаза. Мертвенный свет из единственной лампы, свисавшей с потолка, едва достигал склизкие от изморози бетонные стены, украшением которых служили расползающиеся фракталы трещин. Квадратные столики с колченогими стульями окружили сколоченную из досок маленькую эстраду.
Но, боже мой, какая прекрасная музыка лилась с этого подиума в исполнении безногого Джервиса! Его мокрое от усилий тёмное лицо, тощая, но гибкая фигура и старенький помятый сакс излучали потрясающую энергию, которой хватило, если можно было бы её перевести в электричество, на целый город. Когда у меня паршиво на душе, я прихожу сюда, чтобы музыкальный инструмент мог порыдать за меня.