Той ночью отец умер.
– Он был слишком болен, – горько обронила женщина, взяла ягнёнка за поводок и пошла к дому. – Пойдём ужинать, Енга.
Девушка вздохнула, вновь подхватила корзину и недоверчиво направилась следом.
Внутри был накрыт стол.
– Ты же давно не подходила к очагу?.. – Енга покачала головой.
– Мне всегда нравилось готовить, милая, – откликнулась мать.
Они сели на лавки по разные стороны стола, и Дера сняла крышки с горшков. От полупрозрачного риса поднимался пар, печёная кумжа пахла горными травами, в чаре2 для горячих напитков настаивалась мята, на плоском блюде лежал румяный хлеб, а вымытые сливы сияли каплями воды. Дера расстаралась: стол выглядел так, словно на ужин собралась большая семья.
– Спасибо, мама, – тепло поблагодарила Енга и положила себе еды.
Мать улыбнулась. Она чуть подалась вперёд и осторожно спросила:
– Скажи, а Зиан – хороший юноша?
– Он бросался в меня орехами, когда я была маленькой.
– Но нравится ли он тебе?
– Зиан – большой и бородатый, – уклончиво ответила дочь. – Впрочем, у него доброе и честное сердце.
– Мне он тоже показался очень искренним человеком, – согласилась Дера и заискивающе прибавила: – Будь у меня внуки, я бы совсем утешилась…
Енга зарделась.
– Ведь они будут, правда? – запавшие от долгой печали глаза Деры блестели надеждой. Енга посмотрела в них и поняла, что ни в коем случае не должна расстроить мать.
– Конечно, трое или четверо. Тебе положить ещё кусочек рыбы?
– Положи, положи… – та с облегчением рассмеялась и отвернулась, пряча слёзы.
Снаружи с час как стемнело, когда Фэй закончили обсуждать, сколько у Енги будет детей, а у Деры – внуков. Горшок с кумжой показывал дно, риса оставалось пара ложек, мята прилипла к высохшим стенкам чары. Енга убрала со стола. Сложила грязные горшки и тарелки в бадью и увидела, что чан, где она грела воду для мытья посуды, пуст. Девушка покачала головой, взяла ведро и отправилась к колодцу.