–Я вижу, что ты очень счастлив, немчура,– насмешливо сморщив участливое личико, говорила ему красавица,– видно, я тебе не по вкусу пришлась. -Как же не по вкусу,– пожимал плечами Ганс,– ты же мне сама от ворот поворот дала.
–Ишь ты, как по-русски гуторить насобачился,– вызывающе смеялась Тонька,– прямо лучше, чем я.
–Ну что ты меня мучаешь?– взмолился Ганс.– Люблю я только тебя. Пойдешь за меня замуж?
–А Клавку куда?– удивленно подняла соболиные брови Тонька.– Может, на помойку выбросишь?
–Не жена она мне,– стал оправдываться Ганс,– полюбовница. Скажи, что будешь со мной, я ее в тот же день с ее мальчиком обратно отвезу. А ты мне нашего сына родишь.
–Ишь губы раскатал,– насмешливо произнесла она,– еще не зарегистрировались, а ему сына подавай.
–Так ты согласна?– не сдерживая радости, воскликнул Ганс.
–Согласна,– поджав губы, произнесла Тонька,– но если что не так, я тебя самого на помойку выкину. Сам знаешь, на меня охотников, хоть пруд пруди.
–Да я для тебя ничего не пожалею, ты у меня как сыр в масле будешь кататься, а Клавку я завтра обратно отвезу.
–Завтра и свататься придешь,– оборвала его словоизлияния Тонька и, повернувшись к нему спиной, пошла к околице.
Прибежав домой, Ганс стал возбужденно метаться по избе. Потом внезапно, словно его посетила неожиданная мысль, остановился перед сидевшей на скамье Клавой и смущенно произнес:
–Собирай вещи, Клавдия, я тебя обратно отвезу.
–Это все Тонька-разлучница!– сразу же сообразила Клавка.– Да я ей все глаза повыцарапаю! Я ее змею подколодную сейчас пойду и раздавлю.
–Никуда ты не пойдешь,– остановил ее Ганс,– вещи собирай, и дотемна к тебе приедем. Ты меня прости, Клавдия, но я без нее жить не могу и тебя обманывать не хочу. Собирайся, я сейчас лошадь запрягу.
–Подумай, что ты делаешь, Ганс,– попыталась она вразумить мужчину,– затяжелела я от тебя. Ребенок у нас будет.
Он остановился у дверей, затравленно взглянул на нее и заколебался, но потом, спохватившись, махнул рукой и хрипло произнес:
–Я от любимой женщины хочу, а от тебя мне не нужно.
Он вышел. Клава чувствовала, как спазмы сдавливают горло и волнами подкатывают рыдания, но она крепилась и старалась ничем не выдать своей растерянности и ужаса перед создавшимся положением. Ей казалось, что это какой-то кошмарный сон. Она проснется, и все будет по-старому. Но, когда вошел Ганс и начал укладывать ее вещи, она поняла, что все кончилось, без сил опустилась на лавку и беззвучно зарыдала. Ее сынишка подошел к ней, с удивлением заглядывая в лицо матери, гладил ее по рано поседевшим волосам и бормотал: