Она уже протягивала Томасу медяки, ощущая их привычную прохладную тяжесть, когда мир раскололся. Пронзительный, рвущий уши скрежет тормозов, отчаянный визг ребенка, топот копыт по камню – симфония надвигающейся беды. Неуправляемая махина повозки, груженой винными бочками, темной лавиной неслась на крошечную фигурку девочки, застывшей в детском оцепенении посреди дороги. Толпа выдохнула единым свистящим звуком и замерла, превратившись в картину, написанную страхом.
Эвелин не успела подумать. Не успела испугаться. Инстинкт, древний, как сама жизнь, швырнул ее вперед. И тогда хлынуло оно.
Не из горла, не из разума – из самой сердцевины ее существа, оттуда, где спала свернувшись неведомая сила. Волна, сотканная не из воздуха или огня, но из самой материи возможности. Воздух перед ней замерцал, сгустился, словно подернулся перламутровой дымкой, запахло грозой, озоном и чем-то еще – древним, как пыльца на крыльях забытых богов. Повозка, еще миг назад неумолимая, врезалась в эту дрожащую стену света и замерла, содрогаясь всем своим деревянным телом. Бочки с оглушительным грохотом посыпались на брусчатку, раскатываясь и источая кислый винный дух, смешавшийся с запахом озона и ужаса.
Тишина, обрушившаяся на площадь, была плотной, оглушающей. Сотни глаз впились в Эвелин. В ее руки, все еще слабо светящиеся, подрагивающие, словно крылья пойманной бабочки. В ее лицо, искаженное запоздалым осознанием случившегося. Нет. Прошу, нет. Ледяная игла в груди провернулась, вонзаясь глубже.
И тут же воздух снова изменился. Ушел запах вина и пыли, вытесненный холодным, стерильным запахом стали и власти. Из густеющих теней переулка выступили двое в мундирах Инквизиции – черное сукно, серебряное шитье, бесстрастные лица. Передний, высокий, с профилем хищной птицы и глазами цвета замерзшей реки, шагнул вперед. Его сапоги чеканили шаг по камню – звук порядка, идущего попирать хаос. На его перчатке тускло блеснул знак Ока и Меча, символ неоспоримой власти. Инквизитор Дэмиан. Его имя знали все, шептали с опаской.
Он остановился перед Эвелин, не удостоив взглядом спасенную девочку, которую уже утаскивала бледная мать, бормоча не то молитвы, не то проклятия. Весь его мир сузился до фигуры Эвелин, до остаточного сияния вокруг ее рук.
– Именем Его Величества и Священной Инквизиции, – голос Дэмиана был лишен интонаций, словно отточенный клинок, скользящий по шелку. Он не обвинял, не угрожал – он констатировал неизбежное. – Зафиксировано несанкционированное применение магии. Вы проследуете с нами.