Две Луны и Земля - страница 14

Шрифт
Интервал



Кроме соревнования бабушки и Анны Ивановны и дружбы мамы с младшей дочкой Линой с семьей Голубевых нас связало следующее обстоятельство, муж старшей дочки Анфисы – Гриша оказался другом моего будущего папы. На одной из домашних посиделок мои мама и папа познакомились и как-то само-собой соединились в семью.

Так что, Голубевых-Станицких мы считали, почти что, родственниками. Анна Ивановна всегда ассоциировалась у меня с Полботинка из книжки Эно Рауда «Муфта, Полботинка, Моховая Борода». К своему почтенному возрасту она почти полностью облысела и отличалась суровым нравом. Из всех подруг она была старшей по возрасту и по должности.

Я любила тетю Лину, она была доброй и красиво одевалась, а тетю Анфису – терпеть не могла. Она вечно приставала ко мне, то почему я не здороваюсь, то почему не смотрю ей в глаза (если меня все-таки заставили здороваться). Кстати, здороваться только с теми, кто мне нравится, являлось моим личным правилом, которого я строго придерживалась. Но Анфиса активно продавливала сложившуюся линию обороны. Мое терпение подходило к концу. Как-то на семейном торжестве я дождалась, когда все разговоры затихли на пару секунд, и громко спросила: «Тетя Анфиса, а почему у тебя такой длинный нос?»

Стол замер. Такого поворота событий никто не ожидал. Анфиса, надо отдать должное, быстро справилась с потрясением, она, как и все, не ожидала такого от трех-летнего ребенка. С достоинством безвинно пострадавшей, Анфиса выдержала паузу и назидательно ответила: «Нос у меня хоть и длинный, но не такой любопытный, как у Буратино». Не смотря на то, что она быстро нашла, что ответить, шоковая терапия явно сработала.

Не припомню, чтобы Анфиса, после этого, ко мне как-то откровенно лезла, скорее исподтишка. Слава ребенка с диагнозом с тех пор стала от меня неотделима Зато официально можно было не здороваться, если мне кто-то не нравился. Все понимали, что может быть и по-хуже.

Мои родители долго обсуждали тот случай, насколько я оказалась испорченным ребенком уже в три года. И каждый раз вспоминалась при этом еще одна дальняя родственница, с папиной стороны, которая, еще младенцем, плевала из коляски во всех, кто в эту коляску заглядывал. Видимо, как пример, что в нашей семье такое уже случалось. Но и как назидание. Судьба у той девочки оказалась не завидной, она сошла с ума окончательно и бесповоротно уже в восемнадцать лет и, наконец, попала в дурдом. Мне сулили ту же участь.