Йохан и Уго принялись рассматривать поверхность каменного выступа, выходящего к югу, – они обнаружили там гнездо шершня. Зима выдалась мягкой, самки уже вышли из спячки, им бы теперь поскорее создать новые гнезда. Этим уцелевшим одиночкам предстоит начинать с нуля – одна за другой они отправятся осваивать новые территории.
Йохан объяснил, что колонии шершней образуются из тех, кто сумел пережить зиму. Дабы пресечь их распространение, в идеале следовало бы удержать их в нынешних границах и проследить за каждым. Но Йохан здесь не за тем. Его задача – выбрать несколько особей и полностью отследить их цикл размножения. Он, соответственно, не станет убивать самку, за которой сейчас наблюдают, – в этом парадокс деятельности заповедника: губителям здесь позволено плодиться.
– И ты все-таки не считаешь, что…
– Александр, моя задача не убивать насекомых, а разбираться, как они живут.
– Ну, понятно, но вот этот шершень будет поедать пчел, мух, бабочек, пауков, не говоря уж о том, что люди будут расставлять на него ловушки, а в них будут гибнуть божьи коровки, осы и прочие. Из-за этого самого шершня исчезнут тысячи насекомых!
– Я своими руками никого не убиваю.
Йохан и Уго делали ставку на спонтанное восстановление баланса в природе, они отнюдь не утратили оптимизма и доброжелательности, не сомневались в том, что под воздействием глобального потепления хищные птицы перестанут улетать на зиму и слопают личинок всех этих шершней.
Александр бросил быстрый взгляд на Констанцу: он знал, что разговор про насекомых затрагивает в ней самые глубинные струны, пробуждает печаль, которую он всегда пытался разделить и в коконе которой вот уже двадцать лет проходила часть их общения. Сам он в любой козявке видел переносчика микробов. Констанцу лишило дочери двукрылое существо весом в три миллиграмма, комар, переносчик японского энцефалита, который навеки отсек ее от Гуджарата, от Химачал-Прадеша и от материнства.
Они расположились на каменистом пляже, достали бутерброды, уселись кружком. Очень хотелось развести костер, хотя бы в чисто символическом смысле, но это даже не обсуждалось. Александр следил за шершнем, который крутился поблизости, – его приманил пирог с картошкой, который они только что распаковали. Остальные не обращали на шершня внимания. Тот уселся меньше чем в двух метрах, на камне, будто провоцируя их. Можно было бы прихлопнуть его курткой, но Йохан и Уго этого бы не одобрили. Впрочем, речь шла не просто о паразите, который корчил Александру рожи, но о новом враге, которого Александру приходилось опасаться всякий раз, когда он подходил к живой изгороди или расчищал подлесок, тем более что враг этот был убийцей, и ко всему прочему добавлялся риск, что в один прекрасный день телка или корова засунет нос в гнездо, спрятанное в кустарнике, и потом ей конец. Все эти годы местные жители, к полной своей неожиданности, обнаруживали гнезда под навесом у бассейна или в электрическом счетчике, год от года шершни селились все ближе к поверхности почвы, причем прятались они виртуозно, представляя опасность даже для детей и собак.