Он не ожидал такого чувства – что он стал частью человеческой повести, тех бессчетных, кто впервые возлегали вместе, кто так легко мог бы никогда не встретиться, этой громады, ими обнаруженной, что была лишь истечением слепой случайности: слепая случайность – такой довод в пользу судьбы, какого раньше он никогда не рассматривал.
* * *
Когда Хелена спала, выглядела она ровно так же, как в их первую совместную ночь. Покойно, как лунный свет через поле. Он лежал подле нее, надеясь, что хоть немного ее покоя достигнет и его. Но, напротив, в часы пустоши от ее неизменного дыханья он себя чувствовал отвергнутым, забытым, одиноким. Он знал, что этого должно быть достаточно – ее решительного присутствия с ним рядом, – но порой он едва мог сдержаться и не растрясти ее, чтоб и она лежала без сна. Когда ж наконец сон наставал, оказывался он лишь другой, более мучительной разновидностью бодрствования. А вот Хелена, однако, по-прежнему была его. Он недолго спал и, выдранный в пробуждение, будил ее, чтобы вновь обрести ту малость сна, а она никогда не бывала против, всегда была его, влажная шерсть, маленький камешек. Тонущий, погребенный.
* * *
Вместе с матерью по магазинам, когда был совсем юный, улицы серебряные после дождя, размахивая пустой корзинкой – той, что станет для него слишком тяжела по пути домой. Мать его задавала вопросы без ответов, каждый – созерцание, пещера в пустыне, гора, философская пропасть, в какую падаешь; каждый – плод долгого размышленья, пока хлопотала по хозяйству. Поразительные вопросы, водоплавающая птица протыкает недвижность озера снизу, и он от этого всегда жалеет, что у него нету для нее ответа.
– Ты считаешь, мы действительно можем кого-то простить, если нам самим неведом грех? Считаешь, в этом и состоит цель греха – чтобы мы познали прощение?
Она б могла взять сырье своих вопросов и сделать из них нечто вразумительное, будь она иначе образована, дали б ей иную разновидность языка, иную возможность. Он восхищался ею чрезвычайно. Он мог бы по правде сказать, что мать его ни разу не делала ему больно, и теперь думал о ее непогрешимой милости с некоторым почтением как о чем-то замечательном. Безошибочном.
* * *
Мать его держала свой список вопросов в дневнике у кровати. Как два тела могут изготовить душу? Почему изготовление души не имеет ничего общего с добродетелью или ей противоположным? То был довод для Бога, какого раньше он никогда не рассматривал.