По газете у него в руке догадываюсь, что сюда его привела вчерашняя статья. Какой-то репортер соизволил разыскать старейших людей Санта-Клары, и мою фотографию напечатали на первой полосе вместе с двумя другими долгожителями, еще древнее меня. Мы втроем – свидетели былых времен со взглядом столетней черепахи.
Кинтину Мойеру уже за сто четыре. Мануэлю Луне вот-вот исполнится сто три. Месяц назад, в июле, в День национального восстания, я задула единственную свечу, ознаменовавшую собой все радости и невзгоды моих ста двух лет. Выходит, из нас троих я самая младшая; а мне – Бог свидетель – уже и позабылось, каково это – чувствовать себя моложе других.
В газете под моей фотографией значится: «Мария Гримани отработала в больнице Сан-Хуан-де-Диос, Санта-Клара, более двадцати лет». Также там говорится, что я – первая в стране женщина-врач, хотя это не совсем так.
Приглашаю юношу присесть на плетеное кресло, стоящее в прихожей. Это уютное местечко с видом на улицу. Стены облицованы белой плиткой и изразцами с синими арабесками, а тропические растения своими огромными листьями украшают все четыре угла. Уже ощущается полуденный зной, и я прошу Луди принести нам кувшин натурального лимонада, сдобренного ромом, колотым льдом и несколькими листочками садовой мяты.
Когда мы остаемся вдвоем, юноша представляется:
– Эстебан Мартин. Ужасно рад познакомиться с вами, сеньора Мария. Как ваше самочувствие?
– Это вы из-за старости моей спрашиваете?
– Нет, сеньора. То есть, если честно, да.
От его простосердечия уголки моих губ сами ползут вверх. Эту улыбку он заслужил.
– Спасибо, здравствуем. Час мой еще не пробил. Так что не волнуйтесь, до смерти я вас не перепугаю. Мне передали, что вы хотели меня видеть. Говорите зачем.
– Я студент, сеньора. Сейчас участвую в одном университетском исследовании, посвященном… Посвященном рабству, условиям, в которых жили невольники в хижинах при сахарных заводах, и…
– Тьфу ты. Я уж было подумала, что вы меня о моей работе хотели расспросить. То-то, смотрю, юнец-юнцом.
Несмотря на темный цвет кожи, замечаю, как у него к лицу приливает кровь.
– В смысле, об этом, конечно, тоже можно поговорить. Наверное, в те годы женщине было непросто…
– Непросто бишь… – Поправляю повязанный на шее платок. – Значит, непросто?
– Вы не против, если я включу диктофон? Чтобы точно ничего не упустить из вашего рассказа.