Коломбрес, декабрь 1894 г.
– Мар, ты бы плащ сверху накинула, – напомнила дочери донья Ана, пока они по пути в церковь обходили заледеневшие лужи. Последние осенние деньки выдались настолько холодными, что дрожью колотило самих святых в церкви Санта-Марии. Небо было затянуто серым с белыми просветами, и каждое утро луга покрывались хрустальной мантией, которая при всей своей красоте приводила к бронхитам и другим грудным болезням.
Это воскресенье, выдавшееся на удивление холодным и заставившее народ кутаться в теплые одежды, отличалось еще и тем, что двумя днями ранее с далекой кубинской асьенды в сопровождении заморского священника в город прибыла Фрисия Нориега.
Фрисию помнили все. А те, кто не помнил, от кого-нибудь да слышали о ней дурное. Поговаривали, пугая всех – от мала до велика, – что смерть ее сестры Ады, первой жены дона Педро Вийяра, – ее рук дело. Эти слухи ходили из дома в дом и стали утихать лишь с отъездом дона Педро на Карибы, где он занялся асьендой «Дос Эрманос», находившейся в собственности его семьи. С тех пор о них только и было известно, что Фрисия родила сына, которого назвали в честь отца.
По окончании мессы Фрисия, сопровождаемая кубинским священником, вышла к алтарю. Он взял слово первым.
– Дети мои, – сдержанным тоном заговорил он, – для меня большая честь находиться здесь, за тысячи километров от нашей асьенды, на этой торжественной мессе, в окружении столь славных и преданных прихожан. Вот уже как с десяток лет я служу в приходской церкви кубинской асьенды «Дос Эрманос», являющейся собственностью вашего достопочтенного сородича, дона Педро Вийяра. Там производят лучший в регионе тростниковый сахар, славящийся своими отборными кристаллами и белым, как снег, цветом. Двести кабальерий