А здесь любые подвиги сулили не только возвращённое звание, но, быть может, и заслуженный орден. И плевать на то, что работяги дохли, как мухи. Этого добра в те годы хватало с лихвой. И не о них нужно было думать в первую очередь, а о себе, о себе, любимом и обиженном.
Лейтенант Перлов думал крепко. И думы его оборачивались новыми холмиками у скалистых отрогов. И по-прежнему похоронно звенели ломы и лопаты, высекая в искристом граните неглубокие тесные ямы.
Бог дал, Бог и взял!
И чего там печалиться, когда у ворот стоит новый, только что прибывший этап, и ты вальяжно выходишь, окружённый почтительной
свитой, готовой по единому мановению твоего пальца, по капризному взлёту бровей исполнить любой приказ, пусть даже несправедливый и незаконный.
Потому что здесь, на этой обособленной, отдалённой территории, ты и Бог, и король, и судья, и прокурор, ниспосланный и утверждённый ВЛАСТЬЮ, которую не то чтобы ослушаться, но даже и осудить в чём-то страшно, позволяя подобное только дома, под одеялом, втайне от всех, оставаясь наедине лишь с самим собой.
Страшная эта каста – маленькие начальники.
Многие роковые беды в Отечестве происходили и происходят от них. И как с ними не борись, как не контролируй окаянное ползучее племя, их –
л е г и о н. И легион этот продолжает расти и расти, бесконечно воспроизводя себя и себе подобных.
Этап на этот раз был небольшой. Состоял он в основном из солдат и офицеров до недавнего времени служивших в недалёкой дружественной стране, где осенью прошлого года произошёл контрреволюционный мятеж. То ли по недосмотру ответственных чинов, то ли по специальному распоряжению здесь были собраны люди с одинаковыми статьями УКа и сроками от «червонца» и выше. Связанные одной судьбой, спаянные добровольной дисциплиной, они ещё по дороге сюда договорились стоять друг за друга насмерть в любых переделках.
Руководил ими негласно и твёрдо бывший капитан – разведчик, худощавый, смуглый, с пугающим алым шрамом через всё лицо – следом немецкого тесака в рукопашной окопной схватке. Он был одет в мятую офицерскую шинель со следами споротых петлиц и погон и потрёпанную солдатскую ушанку, наползающую на уши. Потасканный вещмешок с нехитрой арестантской амуницией лежал у его ног, словно усталый пёс, прислонившийся к надёжному сапогу хозяина.