Ричард сам чуть не задохнулся от собственного открытия.
Они слушали музыку, лежали, курили. Ричард, как всегда, смотрел перед собой, неподвижно, долго. Потом сел на край кровати, вдруг разволновался:
– Какое мне дело до того, что мир устроен с ошибками и что иначе он не может стоять? Тут просто понадобилась моя ничтожная жизнь, жизнь атома, для пополнения какой-нибудь всеобщей гармонии в целом, для какого-нибудь плюса и минуса, для какого-нибудь контраста и все такое прочее.
Это Достоевский, Влад, это «Идиот», так меня называли в армии. Я потом – когда вышел – прочитал. Крутой писатель, между прочим.
Я ненавижу совок, Влад, понимаешь, все совковое я ненавижу, эту их музыку – конфетки-бараночки, придурковатую, все эти фальшивые песни про Россию; ненавижу, Влад, их постоянную тягу к вранью. Постоянное вранье во всем. Командир нам говорит, что нужно честно исполнять свой долг, я верю, а сам ворует продукты со склада, мои продукты, продает свой мундир каждый день. И сам при этом кричит на политзанятии, что они, штатники, хотят захватить весь мир. Это они-то, эти премилые ребята, слушающие трэш и спокойно жующие индейку. Я не хочу быть в куче этих дармоедов, учащих меня жить и что мне слушать. – Ричард прихлопнул муху, за которой давно наблюдал. – Здесь мне спокойно, Влад, здесь я в Штатах, это единственное место, куда они еще не добрались. Единственное место, где они не властны надо мной.
Ричард опять закурил, лег опять, успокоился.
Влад думал: «Сколько в нем обиды, даже ненависти. Тяжело ему. А я… что я – не вижу ничего? Тоже противно, честно говоря. Но мне бы – с Иришкой все нормально было, родила бы она; уладилось бы как-нибудь все. А потом он здесь один совсем – вот ему и скучно, наверно. И мысли всякие лезут. А, может, ему и хорошо здесь, раз он сбежал от всех? Живет себе, музыку слушает, мечтает».
Влад думал о Ричарде, о себе, обо всем.
* * *
Влад заметил, что Ричард днем был совершенно деловым человеком, осторожным, правильно все делающим, мало что говорящим и только по конкретному делу. Вечером же Ричард весь преображался: становился другим человеком – мечтателем, романтиком, – действительно другом. Вечером Ричард был интересным, и Влад, уходил в свои мечтания. Где-то эти мечтания стали пересекаться. Все больше и больше Влад уже и сам стал верить в то, что они будут жить здесь – долго, вместе, работать. Потом поедут в Москву, в посольство, попросятся в Америку. Потому что Ричард говорил об этом, как о свершившемся, как будто стоит только приехать в Красный Маныч – и мы уже там, в Штатах. И Влад стал верить, что все будет именно так, как говорит его друг. Обязательно будет все именно так.