Во-вторых, когда мы, наконец, добрались до подвала, заманчивое подземелье оказалось намного меньше обещанных Стасом размеров. Там, в этом волшебном подземелье, горел тусклый свет древних лампочек накаливания и были видны два параллельных коридора, через сорок-пятьдесят метров заканчивающихся некрашеной кирпичной стенкой.
И это было все.
– Да ведь нас же тут сейчас и расстреляют, вот у этой самой стенки, – показал я Стасу, когда мы, смертельно уставшие, привалились мокрыми спинами к тяжелой подвальной двери с той стороны.
– Да, черт, похоже, они за этот год замуровали остальные коридоры, от греха подальше, – согласился со мной Стас, грустно оглядываясь вокруг.
Я удивился спокойному тону, с которым он так просто признавал наш, возможно, смертельный приговор.
В правом коридоре, помимо электрического, пробивался еще какой-то посторонний свет и я молча побежал туда, как какое-нибудь глупое насекомое бежит на вожделенный свет фонарика.
Свет пробивался через грязное подвальное окошко у самой дальней стенки коридора. Окошко оказалось огромным, там пролез бы даже профессор Вятрович и еще пара сержантов ВСУ одновременно.
Мы со Стасом, не сговариваясь, в четыре руки и в один прием выломали вздорную деревянную раму окна и я первым выбрался наружу.
Пока Стас с кряхтеньем карабкался сзади, я оглядел школьный дворик, где мы оказались. Дворик был обнесен необычно высоким металлическим забором, по периметру которого торчали острые пики, чтоб, стало быть, не лазали всякие лишние люди. А сразу за забором, плотно примыкая к дворику, вздымалось высоченное, этажей в десять, здание без окон и дверей, скорее всего, старая станция городской АТС, которую до сих пор не разобрали за ненадобностью.
– Полезли? – Стас неопределенно взмахнул рукой и вдруг очень резво побежал к ржавой пожарной лестнице, присобаченной на какие-то еще более ржавые клинья к фасадной стене школы совсем рядом с нами.
Я бросил взгляд на забор вокруг школьного сада, который мне показался задачкой понадежней, но все же побежал за Стасом. Черт его знает, что он знает, подумалось мне.
Все пять этажей фасада школы мы преодолели, видимо, на старом адреналине, но когда мы потом разлеглись на неровной от вспученного рубероида горячей крыше, дрожа от нервного напряжения и осторожно вглядываясь вниз, в заполненный кустами и людьми в камуфляже школьный дворик, я вдруг понял, что больше не смогу сделать ни шага от внезапно нахлынувшей на меня смертельной усталости. Болели все мышцы, все суставы и вся моя несчастная и потому тупая голова.