– Угу.
– Сейчас только мусор возьму.
Лея ждала у порога. Инес долго возилась на кухне и наконец вышла. Она какое-то время пристально смотрела в изумрудно-зелёные глаза Леи. Пакет и коробка из-под пиццы выпали из рук женщины. Она зашипела:
– Ли! Что ты наделала? Что ты наделала, Ли?
Каприс старшую затрясло.
Лея долго скиталась по подземному Монреалю, забившись в уголок вагона метро. Делала вид, что спала. Но лицо её горело от пощёчины. Каприс посмела её ударить. За что? Ведь ничего не произошло. Лея ни в чём не виновата. Это баба Люба. Но и она… просто говорила.
Как в тумане, вновь и вновь в голове звучал разгневанный голос Инес Каприс. Гадкие слова, как и она сама. И как Лея могла ей недавно довериться? Как? Этой женщине, которая позволила себе поднять руку на сироту. А её дочь ухмылялась, высунув нос из комнаты. Гадкие змеюки. Права была Соня МакБраун на их счёт.
В общежитие клиники Лея вернулась поздно. Уже потемну. Марта только вышла из душа и завалилась на свою скрипучую кровать. Гюль и Кира, видимо, были на дежурстве. Умывшись, Лея легла. Доверие. Не осталось никого, с кем можно поделиться. Кроме Кейт Уоррен. Она выслушает. Но это её работа. Всего лишь работа. Да и от сеансов психотерапии Лея отказалась. Может, пока не поздно, возобновить? Хотя бы пару раз. А потом снова в школу. Снова в ожидании своей участи. И ещё эти пугающие предсказания цыганки Эсмеральды Касперович.
В субботу Лея осталась в отделении одна. Так что пришлось самой кормить стариков. Страшно входить в палату номер 7, к бабе Любе. Древняя старуха. Глаза её были закрыты, а пальцы теребили уголок одеяла. Пациентка что-то мычала и покачивалась. Лея постучала и попыталась оповестить старуху, но слова будто застряли в горле. Она стояла в тёмной палате и наблюдала за бабой Любой. Старуха не реагировала. Сердце бешено билось. Наконец кое-как успокоившись, она громко сказала с дрожью в голосе:
– Баба Люба, это я Лея. На завтрак омлет и чай с пирожным.
Старуха затихла. Кормить её с ложки было несложно. Бабушка ела аккуратно, хорошо открывала рот и долго пережёвывала почти беззубыми челюстями. Когда Лея уходила, ей казалось, что вот-вот старуха заговорит, но та молчала. Молчала она и в обед. А после Лея попала к ней только в среду, когда у Сильвии МакБраун был очередной выходной, и снова приходилось самой делать всю работу. И не только карточки заполнять, но даже сходить на совещание после обеда. Лея записала информацию для начальницы и оставила на её столе.