После жестокого марафона в гримёрку мы вползаем едва ли бодрее поднятых из могилы зомби. Хватаем полотенца и выстраиваемся друг за другом в коридоре, ведь душевых кабинок всего две. Только вот я не дожидаюсь своей очереди. Чьи-то чересчур сладкие тяжёлые духи щекочут ноздри, оседают липким слоем на нёбе и вынуждают меня бежать в сторону туалета.
Секунда. Другая. Третья.
Я падаю на колени перед унитазом и едва не вскрикиваю от болезненного рвотного спазма, прощаясь с содержимым желудка. Рвёт меня долго и сильно – так, что конечности начинают каменеть, а перед глазами темнеет.
Теряю счет времени. И продолжаю сидеть на холодном кафеле, вяло отмахиваясь от пытающихся меня поднять рук.
– Беременна всё-таки.
Сокрушенно роняет знакомый голос. Продирается ко мне сквозь затуманенное сознание. И раскалывает надвое мою жалкую Вселенную.
– Н-н-не может быть…
Хриплю так, будто надорвала связки к чертям. Медленно выпрямляюсь. И словно в анабиозе бреду к раковине, чтобы открыть воду и сунуть под ледяные струи гудящую голову.
– Когда у тебя месячные были в последний раз? – режет меня без ножа Натка, и я принимаюсь лихорадочно отщёлкивать дни.
– Восьмого, нет, пятого числа прошлого месяца, – крупные холодные капли стекают по моим щекам, а я всё никак не могу поверить в подобный исход. – Да как так-то? Мы же всего раз без защиты…
– Знаешь, кто отец?
– Зна-а-аю.
Лепечу уязвимо и громко всхлипываю, готовясь поддаться неконтролируемой истерике, но Афанасьева впивается пальцами в мои предплечья и жёстко меня встряхивает.
– Соберись! Потом поревём. Час до премьеры.
Как ни странно, её хлёсткие слова мгновенно меня отрезвляют и действуют куда лучше ледяного душа. Я умываюсь, избавляясь от жутких чёрных разводов, растрёпываю влажные волосы и иду наносить макияж, чтобы ни единая душа ничего не заметила.
На удивление, твёрдой рукой рисую стрелки. Растушевываю чёрные тени по векам. И очерчиваю контур губ ярко-красным карандашом. После чего влезаю в блестящее платье, украшенное россыпью страз, и критически оцениваю собственное отражение.
Конечно, срок ещё маленький, чтобы хоть что-то было заметно. Серебряная ткань облегает плоский живот и все остальные изгибы и не оставляет ровным счётом никакого простора фантазии.
– Плевать! Прорвёмся.
Бросаю зеркалу и бегу занимать свое место среди таких же разукрашенных девчонок в коротких платьях. Слушаю, как умело раззадоривает публику наша Архангельская, всхожу на помост и слепну от вспышек софитов, бьющих по глазам.