– Давай, цесаревна, иди вон туда, тебя ждут.
Выпрямив спину, я пошла к двери. В самом деле, это всего лишь формальность. Меня не съедят, не убьют и не покалечат. Наверное. Потому что хотели бы, привезли бы никак не сюда, в самый деловой центр столицы, а выкинули где-нибудь в лесу, сколько их мы проехали по дороге…
Зачем я здесь, я не знала. Я привыкла подчиняться тем старшим, которые окружали меня, и когда мне сказали «поедешь с ними», я и не думала возражать. Надо, значит, надо, я понимала, что после гибели брата и отца ко мне перешли какие-то обязательства… может быть, нужно что-то подписать, связанное с похоронами.
– Добрый вечер. Можно войти?
У окна стоял молодой мужчина лет тридцати. Он обернулся, услышав мой голос, с удивлением подался вперед, разве что не приоткрыл рот, но потом нахмурился.
– Сколько раз говорить, что уборку проводить, когда я уеду? – строго спросил он.
Подобные люди окружали моего отца. Излучающие неприязнь ко всему живому. Я старалась избегать это общество, и если до смерти отца меня никто не неволил, сейчас у меня просто не было выбора. Чеканное, как на монете, лицо, темные глаза, плотно сжатые губы, костюм скрывает тренированное и сильное тело, и только на вид – издалека – он похож на голливудскую звезду. Нет, он не улыбнется чарующе, он может только оскалиться, и тогда – беги, Маша, беги. Он тот, кто он есть – человек, рядом с которым даже воздух становится тяжелее, давит грудь не то что от страха – никто ничего не сделает со мной здесь, мы не в кино, не в давно миновавших девяностых, – но хочется, чтобы он отвернулся и забыл о моем существовании.
И все-таки я растерялась.
– Уборку? Какую уборку? Я Маша. Мария Царева, – облизала я пересохшие губы и вышла на свет.
Мужчина в изумлении заломил бровь, уставившись на меня, как на нелепую поделку в детском саду, и на его лице промелькнуло нечто человеческое.
– Твою мать, – в шоке аж присвистнул он. – Сашкина дочь?
Судя по вопросу, отца моего он знал, но отчего-то поверить не мог, что я и есть Мария Царева.
– Да. Мария Александровна Царева, – робко подтвердила я, не понимая, что со мной не так и почему лицо этого мужчины все больше мрачнеет.
– Лет тебе сколько? – сузив глаза, спросил он.
– Девятнадцать.
Мужчина, качая головой, быстро подошел ко мне, бесцеремонно, даже грубо, схватил меня за подбородок и заставил посмотреть ему в глаза. Он осматривал меня будто вещь, и это пугало не меньше, чем его тяжелый взгляд, буквально пришпиливший меня к полу.