А эта… И дочь родную, и внуков ей не жалко!
Возмутил меня такой подход. Санька в своей семье души не чает, с Ируськой своей ко мне как к родному, так неужто я – сволочь неблагодарная, брату не помогу?
Не позволю этой бабе жизнь брату испортить. Пусть и метафизика это всё, а не позволю – и точка.
Еле утра дождался, сразу к брату пошёл: он «жаворонок», рано встаёт.
– Слышь, Сань, свечки мне надо церковные и на кладбище обратно – надо там душу одну упокоить, – с порога ошарашил я брата.
Точнее, думал, что ошарашу, а он, зараза, на полном серьёзе спрашивать стал, какие свечки и в какой церкви, экстрасенс хренов. Я подумал, что мне это всё равно, о чём и сказал.
Съездили мы в церковь, какую брат выбрал, взяли свечи и поехали на кладбище. А я всю дорогу думал, что же с этими свечками делать буду, и во что я вообще лезу?
Только внутри чувствовал: правильно лезу, по делу. Плюнул я в итоге и решил: как будет, так и будет.
Приехали мы. Взял я свечи, брату велел у машины стоять, типа не мешал чтобы, а сам к могиле пошёл. И вдруг запинаться начал: то коряга какая подвернётся, то ветка за одежду или волосы цапанёт, то трава ноги путает – словно баба вредная чует, что по её душу иду, и не пускает. И могилу не вижу, хотя точно на неё шёл. Разозлился я тогда, рявкнул на эту бабу мысленно, и сразу пелена с глаз спала, могилу нужную увидел.
Зашёл за ограду и вижу каким-то внутренним зрением, что ли, что у подножия креста тот самый туннель серый вглубь уходит, а по нему душа тёткина отчаянно наверх рвётся, да далеко ей до края…
Прилепил я свечки на крест, зажёг и начал этой бабе лекцию читать, то вслух, то мысленно, объясняя, кто она есть на самом деле, и где должна сейчас находиться.
По чести сказать, не слишком я в выражениях стеснялся, своими именами вещи называл. И, пока говорил, руки на перекладинах креста держал, над туннелем склонившись, чтоб она наверняка не вырвалась.
Ой, как не понравилось этой бабе, что я говорил! Дважды свечи зажигать приходилось – от ветра гасли, хоть день безветренный был. Под конец убедил всё-таки тётку честно грехи отработать и дочь в покое оставить, чтобы наказание себе не утяжелять значительно. Отцепилась она от стен туннеля своего и вниз полетела.
Я дождался, пока проход закроется, свечи в потёках все с собой забрал, и домой мы поехали. Брату коротко сказал, что мать его жену больше мучить не будет. Он кивнул – поверил, а я усталым себя чувствовал и довольным: справедливость восстановил.