Я бережно отставил инструмент в сторону.
– На такой гитаре, пожалуй, можно и сыграть, – неуверенно согласился я.
– Сыграй, сыграй, Красавчик! – взмолилась Танюха, – я ужас, как люблю, когда играют на гитаре и поют…
– Ну, хорошо, смущаясь, согласился я. – Эта песня про тебя! Танюха! А написал её известный поэт Сергей Есенин!
Я взял в руки великолепный инструмент, чуть подстроил гитару, подтянув парочку струн, взял несколько мелодичных, звучных аккордов, немного сосредоточился и тихо запел:
Хороша была Танюша,
Краше не было в селе!
Алой рюшкою по белу
Сарафан на подоле…
У оврага за плетнями
Ходит Таня ввечеру,
Месяц в облачном тумане
Водит с тучками игру!
Вышел парень, поклонился
Кучерявой головой:
«Ты прощай ли, моя радость!
Я женюся на другой!»
Побледнела, словно саван,
Схолодела, как роса…
Душегубкою змеёю
Расплелась её коса!
«Ой, ты, парень синеглазый,
Не в обиду я скажу:
Ведь и я пришла сказать, что
За другого выхожу!»
Не в заутренние звоны,
А в вечерний переклик
Скачет свадьба на телегах,
Верховые прячут лик!
Не кукушка там кукует –
Плачет Танина родня:
На виске у Тани рана
От лихого кистеня!
Алым венчиком кровинки
Запеклися на челе…
Хороша была Танюша,
Краше не было в селе!
Я закончил петь. В нависшей дымной тишине возникла неловкая пауза… Танюха тупо затушила в пепельнице сигарету, которую только что курила, и вдруг вздрогнула всем телом!
До неё, наконец, дошёл смысл услышанного:
– Что? Он убил её, что ли? Он её убил? За что?
– За то, что она вышла замуж за другого, – тихо ответил я.
– Сволочь! Он же сам женился на другой! – из размазанных голубых глаз Танюхи брызнули слёзы, и только теперь я понял, что она абсолютно пьяна…
– Ну, он, типа… взял её на понт, проверил на верность, – тихо пролепетал я, немного оторопев от такой бурной реакции Танюхи на мою песню.
– Гад! Гад этот твой Есенин, раз такие песни пишет! – горько зарыдала Танюха, – чтоб он сдох… идиот!
– Так он в некотором роде… того… – я жалостно погладил её по плечу.
– Что «того…»? – сквозь слёзы переспросила Танюха.
– Умер. Вернее, покончил жизнь самоубийством…
– Да? Правда? Так ему и надо! … Когда? – засыпала она меня вопросами.
– Давно… В одна тысяча девятьсот двадцать пятом году!
– А-а! Сто лет в обед, при царе Горохе?
– Да нет. Повесился в Ленинграде, в гостинице «Англетер», уже во времена СССР.