– Что это? – замотал я головой. – Характер, воля, упорство? Что я должен увидеть?
– Любовь, – прошептала Аня.
– Но я же не люблю никого! – воскликнул я и добавил шепотом, заметив, что ФСБ побледнел. – Не люблю так, чтобы опереться.
– Не любишь? – улыбнулась Аня. – Ой ли…
– Маму разве что… Друзей…
Я чувствовал разочарование и беспомощность.
– Не о той любви я говорю, – вздохнула Аня и поднялась.
И тут же заторопился ФСБ, вскочила на ноги Лизка. Разговор был окончен.
– Нескоро увидимся, – кивнула Семеновичу жива. – Скорее всего, нескоро. Если только… – она запнулась на мгновение. – Ладно, а то накликаю. Но вы должны справиться, хотя и не совсем. Марка вашего нет. Насчет Петьки один туман, хотя и грязь там какая-то. Но это не значит, что Петьку не надо искать.
Видно было, что ФСБ не очень-то понял, что она ему сказала, но он кивнул и стал выбираться из беседки.
– Останься на минуту, – повернулась ко мне Аня.
ФСБ и Лизка уже шли к автобусу. Лизка с тревогой оглядывалась.
– Спрашивай, – сказала она.
– Не обижу тебя? – прошептал я.
– Спрашивай, – повторила Аня.
– Не знаю, видно ли тебе отсюда… – начал я, – но там… в Москве. Все плохо. Не с нашей работой плохо и, может быть, даже не вот с этой проблемой, с Марком, с Петькой, со стрелой. А вообще. Когда я смотрю на Москву, я вижу черные… бугры. И они растут. И то, что творится там… Это неправильно. Как ты это терпишь?
Словно тень пробежала по ее лицу. Она выждала несколько секунд, выдохнула, затем улыбнулась:
– Кто тебе сказал, что я терплю? Хотя, терплю, конечно, поскольку избыть это не в силах. Только ты должен понять, что дело не в этих черных курящихся столбах или буграх, а в равнине, на которую они опираются, хотя и произрастают они из глубины. Дело в людях, что живут здесь. А теперь представь, что всю эту равнину затопит на высоту тех столбов. Затопит черным. Представь, что они сольются в одно. Подумай об этом. О том, почему они не сливаются… Удачи тебе, Коля!
– Прости меня, – прошептал я, выходя из беседки.
– Им нужно то, что ты умеешь, – сказала она мне вслед. – А что им нужно здесь, я не знаю. Прости и ты меня.
Я оглянулся, поклонился ей и пошел к автобусу.
– Что ты у нее спрашивал? – спросила меня Лизка.
– По существу, тоже самое, – ответил я. – Об общем месте.
– Твою же мать… – огорчилась Лизка.